Три бомбы одна за другой упали далеко по носу с правого борта. С удовлетворением глядя, как оседают столбы воды от разрывов авиабомб, и ощущая, как послушно судно реагирует на все движения руля, Елизаров впервые с момента налета попытался представить себе, что творилось несколько минут назад в операционных, перевязочных, в палатах и коридорах, набитых тяжелоранеными...

Хирург Богаченко не помнил, сколько он пролежал без сознания. Очнулся он от острой боли в затылке. Перед глазами плыли какие-то красные и синие пятна. Чей-то голос, очень далекий, как ему показалось, спрашивал, как он себя чувствует и может ли встать. Память, медленно пробиваясь через раскалывающуюся от боли голову, восстанавливала картину того, что произошло.

С момента выхода из Таллинна Богаченко не отходил от операционного стола. Раненые шли конвейером. Единственной анестезией была водка. Сестры давали стакан водки раненым минут за десять до операции. Затем два санитара-матроса клали раненого на операционный стол, один наваливался ему на ноги, второй прижимал к столу голову и руки. Два других матроса поддерживали Богаченко, и он приступал к операции. Раненые заходились криком от боли. Это было хорошо: крик — лучшая гарантия от шока. Богаченко не реагировал на крики. Кричали оперируемые, кричали и стонали те, кому уже была сделана операция. Они лежали на тонких, пропитанных кровью, гноем и мочой матрицах, а некоторые и прямо на палубе — живые, еще живые и уже умершие.

Осколки и пулеметные трассы, пробив без труда тонкие переборки, искромсали почти всех находящихся в операционной. Богаченко уцелел чудом, двое его ассистентов были убиты. Вспыхнул пожар. В густом дыму Богаченко выскочил из помещения. Плотный дым стоял в поперечном коридоре. Казалось, что весь теплоход охвачен огнем. В дыму метались матросы пожарного дивизиона. Мощные струи воды сокрушили остатки операционной, обмыв трупы только что прооперированных Богаченко. Теплоход дрожал, грузно раскачиваясь. В дыму слышался голос начальника госпитального судна Лещева, отдающего распоряжения медперсоналу. Судя по его командам, и вторая операционная была также разрушена. Разбиты были перевязочные и пункты первой помощи.

Богаченко выскочил на верхнюю палубу. Жадно глотнул сырой воздух, успев заметить, что почти все корабли конвоя сгрудились у какого-то тонущего корабля. Подбежавшая медсестра, радостно выразив свое удивление по поводу того, что Богаченко остался жив, сказала, что его ищет Лещев.

Решительный и энергичный начальник госпиталя уже разворачивал в нижних помещениях новые операционные и перевязочные пункты. В помещениях еще стоял дым, пахло горелой краской и горелым мясом. Медсестры и санитары проверяли оставшихся в разбитых операционных. Это было чудо войны, что хоть кто-то из них еще был жив. Палубой ниже Богаченко встретил Лещева. Доктор был мрачен, измазан в копоти и крови. Обе установки по переливанию крови разбиты, сообщил он, погибло много лекарств и медикаментов. Кончается перевязочный материал. Кровь на повязках разлагается, увеличивается опасность заражения. Нужно спасти, кого можно еще спасти. Кислород, кислород! Больше использовать кислород... и спирт.

Во вновь развернутой операционной Богаченко продолжал оперировать раненых. Двое поддерживали его, двое — раненого, двое — ассистировали. Кто-то вошедший рассказал, что погиб «Энгельс», танкер, «Даугава» и еще какой-то пароход. Богаченко взглянул на часы. Семь часов вечера. Это значит, что он уже 15 часов не отходил от операционного стола. Перед ним положили нового раненого. Медсестра прочла карточку: Медведев Никанор Васильевич, 1922-го года рождения, проникающее ранение в грудь, задето легкое, контузия живота, левая нога перебита в голени. Ранен 18 августа, поступил в госпиталь 24 августа.

Кто-то бежал по коридору, крича: «Налёт! Налёт!» «Бомбить сейчас будут, товарищ военврач», — сказал один из поддерживающих Богаченко матросов, с тревогой глядя в потолок. «Крепче держите меня», - приказал хирург, склоняясь над раненым.

Палуба под ногами задрожала, судно заходило ходуном, стон людей слился с жалобным стоном бортов и переборок. Мигнуло освещение. Рука Богаченко со скальпелем застыла в воздухе. В следующий момент страшный удар сбил с ног и его, и державших его матросов. Раненого сбросило с операционного стола. Теплоход резко повалился на левый борт. Прооперированные, ужасающе молча, покатились и сползли к левому борту. Свет погас. Послышался звон разбиваемого стекла, крики. Кто-то упал на Богаченко, он стукнулся обо что-то головой и потерял сознание.

Придя в себя, он почувствовал, что теплоход выпрямляется и тут же ложится на правый борт. Вскочив на ноги и ступая в темноте по чьим-то телам, хирург выскочил в коридор. В синем свете блеклых ламп аварийного освещения, похожие на призраков из самых страшных фантасмагорий Уолесса, по коридору, извиваясь, ползали раненые. Считая, что судно гибнет, они смяли санитаров и бросились в коридор, надеясь добраться до верхней палубы. Тщетно санитары пытались остановить их. Паника передалась медперсоналу. Все пытались добраться до трапов, ведущих наверх. Отчаянные крики, тяжелый мат, звон, скрежет металла — все слилось для Богаченко в единый вой. Теплоход снова подбросило. Палуба вновь ушла из-под ног хирурга. Он упал, ударился о переборку и снова потерял сознание...

Приходя в себя, Богаченко почувствовал, как чьи-то руки поднимают его с палубы. Где-то вдалеке, как ему показалось, слышался голос Лещева: «Кислород! Всем тяжелораненым кислород! Навести порядок! Мертвых на верхнюю палубу!» Зажегся свет. В операционной царили хаос и разгром. Живые и мертвые лежали вперемежку друг на друге. Откуда-то лилась вода. Теплоход еще тяжело раскачивался, но шел на ровном киле. Богаченко подошел к операционному столу. Никанор Медведев был сброшен на пол и лежал лицом вниз. Богаченко приказал снова положить его на стол и приготовить инструменты. Боец был без сознания, но еще жив. Склоняясь над ним, Богаченко подумал, что столько пережив, сколько пережил этот солдат, заслуживаешь право на жизнь...

24 августа 1941, 19:30

Старший лейтенант Радченко не верил своим глазам. Сплошная стена водяных столбов, поднятых немецкими бомбами, медленно осела, и перед взором всех на мостике «Аэгны» предстал совершенно невредимый теплоход, выходящий из циркуляции на курс. Все еще не веря собственным глазам, Радченко запросил «Жданов»: «Нуждаетесь ли в помощи?» Елизаров ответил: «Нет!» Немецкие бомбардировщики, на ходу строясь клином, гудя, как разозленные шмели, уходили куда-то на юго-запад. Один из них, набирая высоту после сброса бомбы, низко пронесся над «Аэгной», сопровождаемый свистом и улюлюканьем стоявших на палубе. Ни бомб, ни боезапаса у немца, видимо, уже не оставалось. Проводив взглядом скрывающиеся за горизонтом самолеты противника, Радченко снова приказал передать на «Жданов»: «Следовать курсу. Возвращаюсь к танкеру». «Аэгна» легла на обратный курс, направляясь к месту гибели танкера №11...

На подходе Радченко увидел, что танкер №11 все еще лежит