и ряд учебных центров. Однако он, видимо, лучше других знал подготовку своих учеников, поскольку, командуя с начала войны так называемой «Восточной позицией», затерроризировал всех штурманов, постоянно проверяя расчеты и выкладки через голову командира корабля, видимо, не желая быть поставленным к стенке из-за низкой компетентности своих подчиненных. Опытный и осторожный Ралль почти постоянно держал свой флаг на эскадренном миноносце «Калинин» и, благодаря его въедливости, пока ни с его эсминцем, ни с другими кораблями, находящимися в его подчинении, ничего не случилось.

А ставили они мины чуть ли не с первого дня войны, ибо «Восточная позиция» по старой доброй традиции должна была преградить путь немецкому флоту Открытого моря в восточную Балтику, хотя никакого флота Открытого моря у немцев, по-существу, не было, а то что было, настолько уже завязло на Западе, что после гибели «Бисмарка» им уже и думать нечего было о каких бы то ни было авантюрах.

Выслушав приказ Трибуца о тралении всего трехсоткилометрового пути от Таллинна до Кронштадта, контр-адмирал Ралль не сказал ни слова. Какими силами он будет это траление проводить? Лучшие тральщики возят бомбы на Эзель и гибнут без всякой пользы. Скрыть от противника минно-тральную операцию такого масштаба, конечно, не удастся, а это означает, что во время ее проведения погибнут или будут тяжело повреждены те немногие тральщики, которые еще остались в строю и могут с грехом пополам обеспечить эвакуацию. Трибуц вопросительно взглянул на командующего минной обороной. Не меняя угрюмого выражения лица, Ралль ответил: «Надо будет — протралим». Трибуц молча кивнул головой. Все понимали бессмысленность этого, пока совершенно академического, вопроса. Все с нетерпением и затаенной надеждой ждали ответа из штаба главнокомандующего Северо-западным направлением.

25 августа 1941, 00:50

Капитан 2-го ранга Солоухин и капитан 2-го ранга Андреев, стоя на крыле мостика эскадренного миноносца «Суровый», с напряжением вглядывались в ночную тьму. Эсминец стоял на якоре, кормой к причалу Рохукюля, имея приказ поддержать огнем сухопутные части в районе Хаапсалу. Приказ был весьма абстрактным. Никто не позаботился выдать эсминцу целеуказания, но уже шел третий месяц войны, и ни Солоухин — командир 1-го дивизиона эсминцев, ни Андреев — командир «Сурового» уже ничему не удивлялись. Когда эсминец подошел к пирсу Рохукюля, то какой-то человек, назвавшийся секретарем парторганизации колхоза, название которого никто не запомнил, сообщил, что весь район Хаапсалу уже захвачен противником, и поддерживать огнем, собственно говоря, некого. Но, продолжал таинственный парторг, он может дать координаты скоплений вражеских войск и техники, по которым неплохо было бы нанести огневой удар. Выдвигать куда-то в ночную неизвестность корректировочный пост совершенно не хотелось и, несмотря на всю фантастичность предложения, его приняли. Оставалось согласовать только мелкие детали и процедуру связи.

Почти у самого причала в каком-то заброшенном помещении ночной парторг указал на телефон. Пусть кто-нибудь сядет здесь и ждет его звонка. Он знает номер. Так и поступили. Телефон зазвонил примерно через час. Парторг давал координаты, которые затем мегафоном передавались на эсминец. «Суровый» открыл огонь и, пользуясь данными столь импровизированной корректировки, успел выпустить 82 снаряда, когда связь неожиданно оборвалась, и больше ее восстановить не удалось. Так и не узнав, по кому они вели огонь, решили его прекратить и отойти подальше от причала, на котором в любую минуту могли появиться немецкие автоматчики.

Не зажигая огней, «Суровый» малым ходом шел в окутывавшей его спасительной темноте августовской ночи, направляясь к той безымянной бухточке одного из крошечных островков Моонзундского архипелага, где у полузатопленной баржи с мазутом базировались два последних советских эсминца, оставшиеся еще в Рижском заливе — сам «Суровый» и «Артём».

«Суровый» — новейший эсминец типа «7У», с полным водоизмещением более 2500 тонн, в принципе, отличался от своих предшественников «семерок» наличием двух труб вместо одной, эшелонированным расположением машинных отделений и несколько большими размерами. Имея те же четыре «стотридцатки» и два торпедных аппарата, что и «семерки», «улучшенный» вариант отличался более отвратительной мореходностью и еще более слабым корпусом, чем его предшественники. Даже на самой небольшой волне полубак эсминца так скрежетал, вибрировал и стонал, что казалось он вот-вот отвалится. А заливаемость «семерок У» вызывала трепет у всех сторонних наблюдателей: вид корабля, уходящего в воду по носовую надстройку, постоянно производил впечатление, что эсминец тонет по какой-то неведомой причине.

«Суровый» поднял военно-морской флаг 31 мая 1941 года и покинул построивший его Балтийский завод в Ленинграде, начав программу обычной отработки экипажа и различных корабельных систем. Война заставила скомкать всю программу оперативных испытаний и боевой подготовки.

В середине июля эсминец прибыл в Таллинн. Наскоро устранив обнаруженные дефекты, неизбежные у вновь построенного корабля, «Суровый» уже 23 июля вышел в район Нарвы для артиллерийского удара по переправам противника. Войдя под конвоем тральщиков и катеров МО в Нарвский залив, эсминец встал на огневую позицию. Прямо по прибрежному шоссе в район Нарвы был направлен корректировочный пост во главе со старшим артиллеристом с недавно погибшего эсминца «Сердитый» капитан-лейтенантом Бурчаковым. В 14 часов 30 минут с дистанции 103 кабельтова «Суровый» открыл огонь по скоплению войск противника в деревне Долгая Нива. И хотя деревня была своя, это было первое боевое соприкосновение с противником. Боя, в сущности, не было. Никто не вел по «Суровому» ответного огня, а корректировочный пост коротко доложил, что деревня накрыта и горит. Но все чувствовали себя как в настоящем бою: и капитан 2-го ранга Андреев, и артиллерист, старший лейтенант Мешков, и командиры орудий, старшины Левушкин, Апраксин, Зубинин и Першин.

Выпустив 186 снарядов, эсминец вернулся на Таллиннский рейд. И, как всегда бывает в таких случаях, на корабле царила уверенность, что наступление немцев на Ленинград, если не сорвано огнем «Сурового», то уж по крайней мере, надолго остановлено. Это обычная реакция первого боя, особенно если он проходит без противодействия противника.

Затем начались метания по Рижскому заливу в страстной надежде и желании нанести противнику как можно больший урон. Гонки за почти неуловимыми немецкими конвоями, отчаянное маневрирование под ударами авиации противника, базирование на дикие бухты Моонзундского архипелага, износ матчасти, немыслимый в мирное время, все более удручающие сводки с сухопутного фронта, гибнущие один за другим корабли отряда легких сил и слабые, почти нулевые, результаты их боевой деятельности.

Уже к 10 августа все уцелевшие корабли ОЛС включились в оборону Таллинна. «Суровый» остался в Рижском заливе вместе со своим однотипным собратом, эсминцем «Статный», тщетно пребывая в томительном ожидании данных разведки о противнике. Поздно вечером 18 августа прямо на их тайной