Приобщение к литературе и искусству может так или иначе способствовать развитию сочувствия через знакомство с множеством различных литературных, музыкальных, живописных и танцевальных произведений. Тагор в своем внимании к музыке и танцу опередил западную цивилизацию: в США мы лишь время от времени обращаемся к этим видам искусства. Однако педагогам следует задумываться над тем, какие конкретно белые пятна могут иметься у учащихся, и соответственно подбирать тексты, ибо у любого общества в любую эпоху есть свои белые пятна, или зоны умолчания, – это группы, входящие в данное общество, а также внешние по отношению к нему группы, о которых, вероятнее всего, этому обществу мало что известно. Можно подбирать произведения искусства (будь то литературные, музыкальные или драматические) таким образом, чтобы уйти от подобного невежества и сформировать более адекватное представление о неизведанном. Ральф Эллисон в позднем эссе, посвященном его собственному великому роману «Невидимка», написал, что эта книга могла бы стать «плотом, сколоченным из понимания, надежды и удовольствия», на котором американская культура могла бы «обойти топляки и водовороты», отделяющие нас от нашего демократического идеала[82]. Конечно, в этом романе основной темой и мишенью остаются представления белого читателя. Главный герой невидим для белых; однако, говорит он нам, если белые люди не видят его, виной тому провал в их образовании и воображении, а не ошибка биологии. Эллисон полагает, что воображение позволяет человеку видеть все качества людей, повседневные отношения с которыми у него в лучшем случае поверхностны, а в худшем – переполнены унизительными стереотипами. В свою очередь, стереотипы преобладают в том случае, если в мире существует четкое разделение между группами, а также подозрительность, усложняющая любые отношения.

В Америке Эллисона основным вызовом для духовного прозревания была проблема расы, то есть унизительное положение темнокожих американцев, которое не в состоянии был примерить на себя обычный белый читатель. В свою очередь, для Тагора, как мы уже отметили, особым вызовом культуры стали помощь женщинам и их интеллектуальное развитие. Тагор разрабатывал оригинальные методы для поощрения большей любознательности и уважения по отношению к представительницам противоположного пола. И американский, и индийский писатели утверждали, что одних лишь сведений о наличии в обществе позорных пятен и неравенства недостаточно для полноты понимания проблемы, которое необходимо гражданину демократической страны. Нужен опыт участия, сопереживания унижению, которые могут дать литература и театр. По мнению Тагора и Эллисона, школы, пренебрегающие искусствами, упускают существенные возможности для демократического осмысления ситуации. Один знакомый индиец рассказывал мне о своем разочаровании, связанном с тем, что в детстве он учился в государственной индийской школе и не имел возможности примерить на себя, в рамках театральных постановок, различные социальные роли. Но зато его племянники и племянницы в США узнали о движении за гражданские права в том числе и в ходе работы над постановкой пьесы о Розе Паркс, чей опыт сопротивления поведал им о позорном пятне, которому они не смогли бы сопереживать без участия в спектакле[83].

Таким образом, школе следует противостоять душевной слепоте учащихся, а это означает, что необходима тщательно разработанная программа обучения в области искусства и гуманитарных наук, сообразная возрасту и уровню развития ребенка, которая ознакомит его с вопросами гендерной, расовой и этнической принадлежности, межкультурного общения и взаимопонимания. Такая программа может и должна быть связана с воспитанием граждан мира; произведения искусства часто представляют собой бесценную отправную точку для понимания достижений и страданий людей, принадлежащих к иной культуре.

Иными словами, у занятий искусством в школах и колледжах сразу две функции – воспитание способности к игре и сочувствию в целом, а также работа со слепыми зонами конкретной культуры. Первую функцию могут выполнять произведения искусства, удаленные во времени и пространстве от личного времени и пространства ученика, хотя это и не должны быть любые, случайным образом выбранные работы. Вторая функция требует более конкретного внимания к проблемным сферам. Обе функции некоторым образом взаимосвязаны, так как при наличии развитой способности к сочувствию человеку гораздо легче найти способ постижения неподатливого белого пятна.

Для того чтобы прочно связать эти две функции с демократическими ценностями, необходимо нормативное представление о том, как человеческие существа должны взаимодействовать друг с другом (как равные, как достойные уважения и как обладающие глубиной и внутренней ценностью), и потому обе функции предполагают избирательность в том, что касается используемых произведений искусства. Эмпатическое воображение, не привязанное к идее равного достоинства всех людей, может оказаться неустойчивым и неравномерным. Слишком легко сочувственно относиться к тем, кто близок к нам в географическом, классовом или расовом отношении, и при этом отказывать в сочувствии тем, кто далек от нас или принадлежит к какому-либо меньшинству, обращаться с такими людьми как с неодушевленными предметами. Более того, существует множество произведений искусства, поощряющих неодинаковую меру сочувствия к разным людям. Если предложить детям развивать воображение через чтение расистской литературы или порнографическое овеществление женщины, воспитание не будет соответствовать духу демократического общества. Не станем отрицать тот факт, что в разное время различные антидемократические движения умело использовали искусство, музыку и риторику для того, чтобы унизить и заклеймить определенные группы и конкретных людей[84]. Воображение как составляющая демократического образования требует аккуратности и избирательности. При этом следует отметить, что проникнутая неполноценной идеологией разного рода печатная продукция работает через подавление воображаемого доступа к заклейменному позором положению, то есть провоцирует обращение с меньшинствами или женщинами, как с неодушевленными предметами, не обладающими опытом, который был бы достоин внимания. Деятельность воображения, нацеленная на изучение внутренней жизни другого человека, конечно, не обеспечивает здорового нравственного отношения к другим людям, но остается одной из его необходимых составляющих. Более того, это противоядие от эгоистического страха и желания защитить себя, которые часто возникают в связи с эгоцентрическими проектами по установлению контроля. Человек, легко относящийся к другим людям, менее расположен – хотя бы в течение определенного времени – к тому, чтобы видеть в окружающих смутную угрозу собственной безопасности, которую необходимо сдерживать.