Алов показал пропуск и, пройдя через турникет, поднялся на лифте на четвертый этаж, где помещался Иностранный отдел.

В крошечном кабинете Алова имелись только стол, три стула, клеенчатый диван и рогатая вешалка. Курьер уже притащил почту и свежий номер «Правды»: чекисты были обязаны читать ее от и до, чтобы быть в курсе последних партийных директив.

Сняв шинель и переобувшись в войлочные тапки, Алов взялся за письма, но ничего не успел разобрать.

– Иностранный отдел, идите жалованье получать! – крикнула из коридора секретарша Этери Багратовна, бывшая любовница Тифлисского губернатора.

Захлопали двери, загремели вниз по лестнице сапоги, и у кассы мгновенно выстроилась длинная очередь.

Сотрудники Иностранного отдела делились на две неравные категории – «домоседов» и «командировочных». Первые никуда не выезжали и по внешнему виду напоминали бедных учителей или бухгалтеров, а вторые ездили за границу и возвращались оттуда разряженные в шерстяные безрукавки, рубашки с воротничками «стрела», наимоднейшие шелковые галстуки и брюки покроя «оксфордские мешки».

Алова не особо завидовал командировочным – он был неприхотлив. Что ему требовалось, кроме папирос, крепкого чая и лекарств на случай болезни? Но его оскорбляло то, что его молодая жена имела всего два платья, да и те – купленные с рук.

Дуня Одесская была из тех женщин, которых следовало боготворить и осыпать подарками. Алов сравнивал ее и себя и не понимал, чего она в нем нашла. Ну что это такое: залысины, пенсне на шнурочке, впалая грудь и намечающийся животик?

На праздниках подвыпившие коллеги дразнили его:

– Ты следи за своей Дунькой: она у тебя горячая, как печка.

– А Алов – тощий и гнутый, как старый ухват, – ухмылялись другие.

В кличке «Ухват» Алову явственно чудился намек на рога. Он тосковал, изводил жену ревностью… а потом запирался с Галей у себя в кабинете. После этих пятиминутных измен он ненадолго чувствовал себя отомщенным.

Однажды в Третьяковской галерее Алов наткнулся на экскурсию школьников, разглядывавших картину «Неравный брак». Вожатая объясняла детям, какое это мучение для юной невесты – выйти замуж за богатого, но мерзкого деда.

Старик, изображенный на картине, по крайней мере, мог подарить невесте драгоценный браслет и обеспечить ей дом – полную чашу. А Алов со своей зарплаты, ограниченной партийным максимумом, приносил Дуне две сумки картошки:

– Ты это… перебери ее. Ту, что с гнильцой, надо в первую очередь есть – а то пропадет.

Эх, если бы Алов работал на другой должности! Ходили слухи, что коллеги из Экономического отдела собирали досье на директоров трестов и заставляли их откупаться от неприятностей. Неплохо жили чекисты, работавшие на транспорте: там всегда можно было пощипать спекулянтов, везущих товар в другую губернию.

Слова «Иностранный отдел» звучали престижно, а толку что? Алову даже выслуживаться было некуда: выше него стоял только начальник Иностранного отдела – великий и грозный Глеб Арнольдович Драхенблют.

2.

Очередь за Аловым занял Жарков, невысокий румяный парень с короткими пепельными волосами и слегка перекошенным носом.

Должность у него была небольшая, но она обеспечивала ему все блага жизни: Жарков доставлял заграничным резидентам фальшивые документы, валюту, шифры и тому подобное. Назад он возвращался с полным чемоданом дамских товаров.

– Привез? – одними губами спросил Алов.

– Ага, – отозвался Жарков. – После обеда зайдем ко мне, я тебе все передам.

На прошлой неделе Алов заказал Жаркову французские духи для Дуни и взял под это дело кредит в кассе взаимопомощи. У Дуни скоро был день рождения, и ей нужен был достойный подарок.

– Слышь, а может, тебе еще и губную помаду надо? – осведомился Жарков. – Мне дамочка одна заказывала – которая к самому Драхенблюту была вхожа. А он ее, говорят, выгнал, так что отдавать ей ничего нельзя.

Алов подергал себя за бороду.

– Ох… Ну давай и помаду.

Получившие жалованье чекисты начали выяснять, кто кому и сколько должен. В долгах были все, а многие – еще с позапрошлого месяца.

Между чекистами вертелась девица из Дальневосточного сектора:

– Кто не внес взносы? У кого задолженности? Товарищ Алов, как вам не стыдно? За вами числятся долги в МОПР, Добролет, Автодор[3]и общество «Друг детей». Мне что, поднимать вопрос на собрании?

Скрепя сердце Алов отсчитал ей деньги. В стране расплодилось огромное количество «добровольных» обществ в поддержку всего на свете – от немецких детей до химической промышленности. Всякий коммунист был обязан в них состоять и оплачивать членские взносы – а иначе можно было вылететь из партии.

Алов прикинул, что после официальных поборов, платы за жилье и возврата долгов на руках у него останется пятьдесят рублей, которых едва хватит на еду.

На лестнице он столкнулся с Галей, которая тоже пришла за жалованьем.

– Привет, чижик! – хмуро проговорил он. – Ты деньги получила? Пошли в буфет отмечать – я угощаю.

Экономить не имело смысла: все равно в конце месяца в долги залезать.

3.

Буфет был расположен в одном из подвалов, и идти туда надо было через двор. С другой стороны, за деревянным забором, находилась внутренняя тюрьма ОГПУ с окнами, наполовину закрытыми фанерными щитами. У ворот стоял часовой, а рядом – обшарпанный «воронок» с распахнутыми дверцами кузова. Оттуда выпрыгнул водитель – молодой чернобровый джигит по имени Ибрагим.

Алов пожал ему руку.

– Как дела?

– В ночную смену сегодня работал, – отозвался тот с сильным кавказским акцентом. – Спать хочу – не могу, да машину нельзя грязной оставлять.

Алов заглянул в кузов: там весь пол был в бурых разводах, оставленных тряпкой.

Галя ахнула:

– Это что, кровь?

– Что ты, девушка! – ухмыльнулся Ибрагим. – Это компот!

– Вы опять кого-то били?

Алова раздражало, что Галя строит из себя невинную овечку, но при этом не стесняется получать чекистское жалование и талоны в кооперативную лавку.

Он потянул ее за руку:

– Ладно, пошли, а то в буфете все пирожки разберут.

Галя покорно побрела за ним. Алов был уверен, что она опять пустилась в дурацкие фантазии: кто был тот человек, которого арестовали ночью? За что его взяли?

Когда они поднялись на истоптанное крыльцо, Галя все-таки не вытерпела: