— Кто? — раздался за дверью тонкий женский голосок-Милиция!

— Кто? — Этот вопрос был задан уже мужчиной решительно и грубо.

— Милиция Уголовный розыск. Федоров, это вы?

А мы с племянницей вашей. Верой, хотели бы поговорить! — ответил Воронов Дверь открылась. Но на пороге стоял не брат потерпевшей, а совершенно незнакомый Кате и Воронову мужчина лет сорока, широкоплечий, очень смуглый, с подбритым затылком, бычьей мощной шеей и такими же бычьими, темными, немного туповатыми глазами. Одет он был совершенно по-домашнему, в спортивных брюках и тапочках. За спиной его стояла девушка — коротко стриженная, рыженькая, бледненькая Мужчина чуть отступил, проверяя под светом фонаря в прихожей их удостоверения, и Катя увидела, что девушка… В общем, перед ними стояла будущая юная мать, наверно, уже на шестом месяце беременности.

— Вы Вера Сокольникова? — спросила Катя.

— Да.

— А теперь ваши документы, пожалуйста, — сказал Воронов, обращаясь к мужчине Тот пропустил их в прихожую, пошел в комнату за паспортом. Катя заглянула в дверь — неубранная постель на диване, включенный телевизор «Самсунг» на тумбочке, остатки завтрака на столе. Без сомнения, они жили тут вдвоем.

— Луков Василий… — Воронов посмотрел в протянутый ему мужчиной паспорт, потом ему в лицо и…

— Вера, я хочу поговорить с вами наедине, пройдемте на кухню, пожалуйста, — быстро сказала Катя.

На кухне она прислонилась спиной к захлопнутой двери.

— Вера, — сказала она. — Это его ребенок?

— Вы . Я не понимаю…

Женщинам слова не нужны. Достаточно иногда взгляда. У Веры Сокольниковой был взгляд затравленного зверька. Катя отметила: она не похожа на мать. На ту знойную сорокапятилетнюю брюнетку с цыганскими глазами и бантиком-ртом.

— Ваша мама… Анна Николаевна узнала о вас?

Когда? Когда это произошло?

— Я не хотела.., я хотела уехать. Я ничего ей не хотела говорить, поймите…

— Вера, он же намного старше тебя. Он тебе в отцы годится.

— Это не имеет никакого значения.

— Для твоей матери это имело значение, — сказала Катя.

— Я перед ней ни в чем не виновата!

Катя отвела глаза. «Ходит к ней… Васька Грузин», — вспомнились слова Федорова. Ходил, да.

Только вот к кому — к матери или к дочери?

— Когда ждешь? — спросила она.

— В начале октября, если все будет хорошо.

— А он.., он теперь здесь, с тобой? Вечерами тоже? Не отлучался тут на днях — вчера, например — ночная работа, приятеля в аэропорт подвезти…

— Нет, — Сокольникова-младшая смотрела на нее.

Катя снова отвела глаза.

— Он женится на тебе?

— Это наше дело. Милицию это заботит, да?

— Это его будет заботить, дай срок, — Катя кивнула на ее живот.

За дверью в комнате послышались возбужденные голоса. Воронов ли там качал права, Васька ли Грузин…

Катя вышла в переднюю. Голоса разом смолкли.

Воронов, когда они спустились во двор, под яркое солнце, был мрачнее тучи.

— Алиби у Лукова нет, — жестко сказал он, когда они садились в машину. — Верка — это не алиби.

Шеф вон про извращенца говорил, а это что вам, не извращение?!

«Это жизнь», — хотела сказать Катя, но промолчала. Юный опер, сочинявший в свободное от службы время героические баллады, стал бы снова плеваться и ругаться.

День, проведенный в стенах Стрельненского ОВД, был и в дальнейшем выдержан полностью в серо-коричневых, угнетающих дух цветах. Когда Катя позже вспоминала все это, то видела тоскливые, темные цвета — желто-бурую глину Нижне-Мячниковского некрополя, черноту сгнивших гробовых досок, серое лицо Веры Сокольниковой и ее исполненный злобы, детской бравады и отчаяния взгляд.

В ОВД заседал оперативный штаб, сформированный для раскрытия серии происшествий на кладбище. Точно такой же штаб организовали несколько дней назад и для работы по убийству на двадцать третьем километре. В эти две следственно-оперативные группы включили почти весь личный состав. И, казалось, у стрельненской милиции не стало задачи важнее, чем поймать как можно быстрее взбесившегося некрофила и таинственного убийцу заместителя администратора цирка.

Колосова в отделе Катя видела лишь мельком, он был занят. Воронов сразу доложил ему результаты встречи с Луковым и Сокольниковой. Никита только головой покачал — историю «кровосмесительных» страстей в семье бывшей продавщицы сельпо стоило занести в особую картотеку.

Кате разрешили присутствовать на совещании оперативного штаба. И уже в который раз ее поражал тот грандиозный объем работы, который предстояло выполнить, чтобы попытаться выйти на след «этого чудовища», как, со слов судмедэксперта, окрестили в Стрельне кладбищенского некрофила. Предстояло идти самым неблагодарным, трудоемким и тернистым путем проверки — просеивать как сквозь сито мужское население микрорайона, проверять всех, состоящих на учете в психдиспансерах, всех ранее судимых за преступления против личности, всех подозрительных, числящихся на личных учетах участковых, уклонистов от регистрации, сезонных рабочих, беженцев из горячих точек, гостей из ближнего зарубежья, лиц, ведущих антиобщественный образ жизни, завсегдатаев открытого на Стрельненской ярмарке «секс-шопа» и многих, многих, многих других.

На совещании обговаривался план расстановки специальных милицейских постов на подходах к кладбищу, обсуждались вопросы организации там засады. Катя наблюдала за Колосовым. Начальник отдела убийств был в отличной форме — собран, сосредоточен, энергичен, немногословен. Он был в своей стихии — Катя, которая испытывала стыд за свое малодушие на осмотре места преступления, даже грешным делом позавидовала ему. Казалось, Никита полностью уверен в успехе мероприятий, которые планировались на совещании. Без четверти шесть с планами было покончено, все разошлись по рабочим местам — рабочий день в ОВД на этом не закончился. За Колосовым захлопнулась дверь кабинета начальника криминальной милиции — уже ранее знакомого Кате «майора Димы». Видимо, он и Никита собирались задержаться допоздна.

— Ну, мы пока тут лишние, Кать, — подвел итог оператор телегруппы Тим Марголин, постоянный Катин спутник по выездам на места происшествий. — Детективы наши медитировать удалились на места, недоступные глазу непосвященных. Ну и ладно. И так пока кое-какую информацию о ходе первоначального розыска мы получили. Поехали домой, а?

Катя глянула на наручные часики — ничего, пожалуй, не остается, как вернуться в Москву. Кравченко сегодня работает сутки — значит, впереди пустая квартира, книжка на сон грядущий и… Она вдруг ощутила холод в сердце — темное, дышащее могильным смрадом, расплывчатое пятно, как гигантская зловонная клякса… «Им солнце — луна, а ночь — день. Лезут они на волю, из земли выпрастываются…»