Ее лицо приняло мечтательное выражение, свойственное женщинам, размышляющим о внимании мужчин. Сердце мисс Петтигрю упало.

– Венец любого романтического увлечения – несомненно, замужество, – сказала она строго. – Если оба участника не стремятся к брачному союзу, счастье будет весьма быстротечным.

– Я не спорю, – послушно сказала мисс Лафосс.

– Я надеюсь, – сказала мисс Петтигрю, – что вы не обдумываете возможность выйти за Ника. Ни в коем случае не советовала бы.

– Бог ты мой, – вскричала мисс Лафосс. – Замуж за Ника! Его верности хватит на пять минут.

– Разумная оценка. Хотя и завышенная.

– Зато какой любовник.

– Не сомневаюсь. Наверняка годы тренировки.

– Восхитительные моменты, – просительно продолжала мисс Лафосс.

– Меня интересуют более длинные промежутки времени.

– А, – сказала мисс Лафосс.

– Вот именно.

– Понимаю, – грустно сказала мисс Лафосс.

– Да уж пора бы.

– Умеете вы охладить пыл, – вздохнула мисс Лафосс.

– Только в крайних случаях.

– Какая строгость! Еще немного, и я начну вас опасаться.

– Не самый плохой вариант.

Мисс Лафосс хихикнула.

– Признавайтесь, что вы пили?

– О! – всполошилась мисс Петтигрю. – Но… уверяю вас, дорогая… Я вовсе не… Это никак…

– Шучу, – успокоила мисс Лафосс. – Это шутка. Может, пообедаем? Я закажу.

– Обед? Мне? – сказала мисс Петтигрю. – Нет, благодарю. Я слишком взволнована. Дело кончится несварением, а возможно, и икотой, и вся ночь будет испорчена.

– Если честно, я тоже не голодна. Тогда пока отставим, а поедим попозже?

– Прекрасный план, – согласилась мисс Петтигрю.

Она налила себе еще чашку чая. В антракте, конечно, была своя прелесть, но он несколько затянулся. Скоро должно было снова начаться действие. Ее знакомство с мисс Лафосс не продолжалось еще и дня, но все это время что-то непрерывно случалось. Какое разочарование, если этот вечер уронит планку. Поэтому, когда в дверь позвонили, она нисколько не удивилась. Она немедленно вскочила; в глазах ожидание, в душе готовность – к битве ли, к победе или к внезапной смерти. Мисс Лафосс тоже приподнялась.

– Я открою, – поспешила сказать мисс Петтигрю.

Однако за дверью стоял посыльный. Мисс Петтигрю вернулась в комнату с коробкой.

– Прекрасно, – сказала мисс Лафосс. – В точности то, что нужно.

Одинокая алая роза сияла в окружении кудрявой зелени. Мисс Лафосс приложила ее к корсажу мисс Петтигрю.

– Как Эдит и велела, – сказала она. – Мазок цвета на черном, зеленые серьги и скромная подвеска. Великолепно подчеркивает… подчеркивает… – повторила она, не найдя нужного слова.

Она осторожно положила бутоньерку на стол и снова села. Мисс Петтигрю вдруг почувствовала себя ужасно виноватой. Весь день она принимала подарки от мисс Лафосс, ставила себя на равных с ней, знакомилась с ее друзьями. Что же мисс Лафосс подумает, когда узнает наконец настоящую причину ее визита? Ее попытки объясниться в счет не шли. Весьма вялые попытки. Конечно же, при желании она уже несколько раз могла бы выбрать подходящий момент. В течение дня были периоды, когда ей даже не приходило в голову этот момент искать. На нее навалилось чувство стыда.

Дрожа, она попыталась заглушить в своей голове негромкий, но настойчивый голос. Ей так хотелось попасть туда, куда они собирались, – она все отдала бы, чтобы попасть туда. Посетить ночной клуб, отведать его восторгов, слиться с веселой и шумной толпой. Она трезво и спокойно отметила, что полностью отмела теперь все прежние устои. Одного дня, одного глотка соблазна оказалось ей достаточно, чтобы не просто пасть, а слететь кувырком. Долгие годы добродетели оказались бессильны. Никогда прежде она не знала соблазна; теперь же радости плоти манили ее, музыка влекла, притоны разврата распахивали перед ней двери. Ей даже хотелось снова испробовать тот восхитительный напиток, предложенный ей Тони, который придал ей такую удивительную силу. Сопротивляться было бесполезно. Пришлось признать, что путь греха, от которого ее так долго отвращали и родители, и ее собственная совесть, сильно выигрывал по сравнению с одинокой тропой добродетели. Жизненные ценности мисс Петтигрю лежали поверженными.

Она в отчаянии оглядела комнату. Ей было почти физически нехорошо от мысли, что она может потерять последний, завершающий штрих этого безупречного дня. Однако принимать доброту мисс Лафосс под ложным предлогом она больше не могла. Совесть ее была слишком хорошо вымуштрована.

Она подошла и села перед мисс Лафосс.

– Есть только одна небольшая деталь, – сказала она дрожащим голосом, – нуждающаяся в прояснении, прежде чем…

– У меня не было матери, – сказала мисс Лафосс.

Мисс Петтигрю замолчала.

– То есть, разумеется, – поправилась мисс Лафосс, – существовала женщина, которая произвела меня на свет. Но это произошло без моего ведома. Мне не жаль, что ее больше нет.

– Вашей матери! – ахнула мисс Петтигрю.

– Это была не очень приятная женщина. Вернее, очень неприятная. Из тех, от которых по спине идет холод, когда их вспоминаешь. Что очень плохо отражается на детях. Но сейчас, когда вы сели рядом, я вдруг подумала, что если бы у меня был выбор, то я выбрала вас. Не потому, конечно, что вы по возрасту годитесь мне в матери, вы не годитесь, вовсе нет. Просто подумала. От вас исходит тепло и забота. Я так рада, что мы познакомились.

– Боже мой! – пресекающимся голосом сказала мисс Петтигрю. – Как я могу… Столько доброты… Я не могу. Я не привыкла.

Глаза ее наполнились слезами.

– Если бы вы только знали…

Тук-тук-тук. Бум-бум-бум. Трах! Бах!

Кто-то колотил в дверь кулаком.

– Так, – сказала мисс Лафосс раздраженно. – Это еще кто? Как будто нельзя позвонить. Что ж, придется открыть.

Но мисс Петтигрю оказалась проворнее. Слезы ее высохли, как по мановению руки. Ее переполняла энергия; она подрагивала, как ищейка, взявшая след. Посыльные так не стучали. Исповедь подождет.

Она метнулась через комнату. Глаза ее сияли, тело напряглось, душа пела. Мисс Петтигрю распахнула дверь.

– Ага! – прогремел мужской голос. – Не вздумайте говорить мне, что ее нет дома, все равно не поверю.

– Проходите, – в восторге сказала мисс Петтигрю.

Посетитель ворвался в комнату: высокий мужчина в полном облачении. Черный фрак, застегнутый кое-как, цилиндр, сбившийся набок, белый шелковый шарф, небрежно свисающий с одного плеча. Превосходного сложения, строго вылепленное лицо, челюсть боксера, горящие глаза. Геракл. Кларк Гейбл.