Я познаю горечь любви. И по моим щекам текут слёзы от мысли, что смерти через месть я жертвую любовью и жизнью. Бог сунул в барабан один патрон, крутанул, приставил к моему виску и пригласил сыграть. Как говорится: что жил — всё зря.

Или не зря?

Мне ведь давно понятен смысл всего, что задумал Господь, так чего я вновь и вновь задаю нелепые вопросы? Даже этот вопрос нелеп. Но такова сущность человеческая, пытливость ума. Резинка-закидушка крючков-вопросов в реку ответов.

Но я хочу узнать истину, я имею право знать истину переплетения моей судьбы с судьбами Четверых Из Списка!!! И главное — как на этом завязана крестьянка? Кто она таки?

Я убью, наберусь силы воли и убью Четвертую Из Списка, как только докопаюсь до правды. Меня не устраивает фраза из «Секретных материалов» — «истина где-то рядом»! Нутром чую (а в случае с Четырьмя Из Списка это не аллегория или как там ни назови), Даша каким-то образом наведёт меня на секрет. Я пойму, за что мщу. Неспроста она главная в списке!

А с чего я решил, что она действительно главная?

На следующий день после убийства «метрополитеновской» ведьмы Валентин остро ощутил, что убивать (убивать вообще ) стало ему необычайно противно. Может, в том крылось выкрикнутое перед смертью проклятие ведьмы? А может ему просто надоело убивать? Так редко, но бывает с заядлыми курильщиками: куришь, куришь и вдруг — бац и понимаешь, что тебя воротит от табачного дыма. Но он обманывал себя, зная, что причина в Даше. Сейчас он шёл на свидание с ней, выискивая предлоги, которые могли бы отсрочить неминуемый трагичный эпилог.

Он шёл, однако, не подозревая, как до глубины души будет удивлён быстроте получения ответов на терзающие его вопросы. Господь Бог явно его слышал (и значит, видел каждый поступок). Валентина охватит суеверный трепет… но чуть позже, после испуга, преддверием которому станет шок.

Не подозревал он и того, что сегодня с ним будет совершён акт дефлорации. Дефлорация — дурацкое слово, заусенцем засевшее в пустом без мыслей мозгу во время первого (и последнего) в его жизни полового акта. Ему не нравилось слово секс, но дефлорация — ещё хуже, поверьте! Валентину пришлось приложить титанические усилия, чтобы поганое слово заменилось более приятным во всех отношениях выражением: занятие любовью. Он занимался любовью с любимым человеком.

Валентин чувствовал себя неуместным в теле мужчины, он не знал, как правильно использовать его, чтобы доставить наслаждение партнёрше и получить оргазм самому. Благом стало то, что Даша помогала ему. Помогала стать мужчиной в прямом и переносном смысле. Валентин с благодарностью принял помощь, но в то же время был напуган до красных чёртиков. Он всё больше прикипал к девушке, всё больше хотел большего. И под этим большим где-то в глубинах сознания подразумевалось создание семьи.

На такое Валентин идти не мог. Наивно добавлять: «во всяком случае, сейчас», если подобный исход не задуман Всевышним вообще. Валентин разумом всё понимал, оставалось совладать с сердцем и приструнить душу.

Ох, как не просто!

Даша не была девственницей, и потеря оной не стала препятствием в её решении переспать с новым другом. Она переменила свои желания относительно Валентина: если сначала не хотелось торопить события, то, проснувшись этим утром снова одна в своей постели, она решилась на новый шаг в новых отношениях, потому что хотела его (собственно, Даша хотела и шага, и парня), да. Но больше всего она хотела понять: так же хорошо ей будет с ним в постели, как и в общении? Тем более у неё давненько никого не было, а качественный секс, как известно, повышает тонус и улучшает нервную систему — причину всех болезней и расстройств. Кроме того, Валентин своим поведением представил себя вполне подходящей кандидатурой из всего мужского контингента на данный момент времени. Она пригласила Валентина к себе домой. Парень долго тушевался на чужой территории и вёл себя точь-в-точь как известный на всю страну Шурик в гостях у Лиды. Они выпили, и первый этап раскрепощения молодого человека преодолен. Даша тонким женским чутьём догадалась, что он никогда не был с девушкой, и не задавала ненужных вопросов. Это даже, надо сказать, добавило изюминку — в душе Даша тяготела к преподаванию. И чем не повод для реализации тяги? Она добросовестно учила, он внимал каждому её слову, каждому движению, каждому вздоху любимой. Он — старательный и способный ученик, всегда таким был.

Когда счастливая парочка откинулась на подушки, Валентин кстати вспомнил точно подходящую по его ощущениям и предшествующим этому мыслям фразу: «я это испытал, теперь и умереть не страшно».

Даша прильнула к его горячему телу, положив голову на плечо. Отдыхали молча, каждый «на своей волне». Девушка думала о том, что Валентину с его женским именем, худощавостью, смазливостью и — что удивительно — не занудной манерностью нужно было непременно родиться девочкой, что раз уж он получился мальчиком (в чём она видела ошибку матушки-природы), то надо как-нибудь исподволь заставить его пойти в тренажёрный зал. Собственно, если вспомнить, он хиляком-то не был, наоборот — жилист, и жилы Валентина, как стальные тросы, в этом она убедилась на все сто, пока занималась с ним сексом… но всё же «качалка» не повредит!

А новоявленный миру мужчина размышлял над парадоксом: как он, Четвёртый Из Списка, мог стать девушкой и при всём былом такой положительной во всём? В голове не укладывалось, и Валентин склонен думать, что всё-таки не познал её до конца, что-то осталось скрытым, какой-то забытый чулан (а может, там целая галерея чуланов?) души Даши остался запертым, нерассказанным. Ещё он со скрипом в сердце думал над тем, что вскоре, причём это «вскоре» не за горами, а очень-очень близко, нужно будет набраться недюжих сил и свирепой жестокости (вопрос: где взять то и другое при такой любви?) и убить. Убить не только любимую девушку, пусть она четырежды Четвёртый Из Списка, убить саму любовь. После смерти матери Валентин впервые стал нужен кому-то, стал не одинок, и жертвовать обретённым счастьем тяжелее тяжкого. Он понятия не имел, почему нельзя медлить с этим, но знал, что промедление опасно. И всё же Валентин хотел надышаться раскрывшимся, как полевой цветок, омытый росой ранним утром, новым божественным чувством, чувством высшей категории во всей Мега-вселенной, жезлом Мироздания — любовью. Все его мысли неминуемо заворачивались на любовь, и это молодого человека ничуть не утомляло. Зато омрачали проникающие в сознание противные и едкие, но дьявольски меткие мыслишки. Очередная ложка дегтя была такой: «перед смертью не надышишься». Валентин нелегко вздохнул и вернулся от святой любви к своим «земным баранам»: «я обязан докопаться, выяснить…»

— О чём ты думаешь? — спросила Даша, приподняв голову с его плеча.

— Я думаю… Ты мне кажешься святой, — ответил Валентин.

— Забавно! Нет, правда, забавно. Моя прапрабабка была монашкой.

— Разве монашки имеют право рожать? — спросил Валентин, а сам подумал: «Вот он, типичный пример женской логики. Надо же, провести параллель между святой и монашкой!»