– Ваше счастье, что вас не было в прошлый раз. Мама мне всё про вас рассказала. Зачем вы меня, как дурочку, обманули? Какая у вас авария? Там же просто тихий ужас. Я вас за приличного студента приняла, а вы бандит и обманщик, хотя маме нравитесь.

– Я же говорил, что всем потенциальным тёщам нравлюсь. И с чего это у вас с мамой обо мне разговор зашёл; где я и где мама: «Во городи бузына, а в Кыеви дядько».

Она засмеялась:

– Так ото ж и воно, причепылась ваша писня про Галю, я соби у кухни спиваю, а мама вдруг:– А ну признавайся, где эту песню слышала недавно. – Я и растерялась.

– А мама что?

– Мама верит, что я папе неприятностей не сделаю. А привет вам передала. Сказала, что вы там уже какой-то начальник.

– Вы знаете Оля, какой самый лучший способ врать? Это говорить почти всегда правду. Почти на сто процентов.

– А зачем вы мне это говорите?

– Ну, вдруг у нас появится тайна, о которой маме знать не нужно.

– Вы думаете я такая глупая, что до чего-то серьёзного у меня может дойти с вашим братом?

– С братом нет, он совсем другой, а вот, если я не сумею в вас не влюбиться, то дойдёт и до большего, чем мы оба сейчас думаем. Я тоже ведь все эти дни думаю только о вас. Не считаете же вы, что встреча с такой красивой и умной девушкой может такого прохвоста, как я, оставить равнодушным?

Ольга очень внимательно на меня посмотрела, и как-то печально, произнесла:

– Во-первых я уже не девушка, а во-вторых, и я думаю всё время о вас; только быть у нас ничего не может, потому что у меня в Воронеже муж, и я уже два месяца, как жду ребёнка.

Я молча поднялся, взял её руку, поднёс к губам и, не прощаясь, ушёл несчастный и обиженный.

В дверях я оглянулся:

– Я вам одну тайну скажу, Оля. Все женщины дуры.

Она догнала меня в коридоре:

– Зачем вы сейчас это сказали?

– Да это я вам просто голову морочу, чтобы сбить с толку.

Прошло две недели. Работал я почти всё время в две смены, и производство занимало все мои мысли. Вольнонаёмные потихоньку взваливали на меня свои производственные заботы, и мне всё это нравилось и увлекало.

Об Ольге Михайловне я вспоминал редко. Я не был влюблён, не скажу даже, что она мне очень нравилась. Просто для моего положения всякая симпатичная девушка – королева. Хотелось бы конечно с ней пообниматься, но не прокатило, и ладно.

Так я и размышлял, когда битый нами дневальный из школы, нашёл меня у тубиков в бараке и, боясь заразиться, звал меня от калитки.

– Ольга Николаевна просила вас вернуть книгу. Она завтра придёт за полчаса до занятий.

– Ольга Михайловна? – поправил я.

– Нет! Ольга Николаевна. Скажите Марк, как вы не боитесь сюда ходить? Здесь же заразиться ничего не стоит.

– Павел Степанович, нас с вами по жизни страшат разные вещи. И это печально.

Он не понимал о чём я говорю.

Человеком он, конечно, был неглупым, только не догонял, как и большинство, что одного ума мало, и что человек – это, прежде всего, характер. Поэтому один – президент, а другой, не менее умный, его советник.

В учительской я застал их обоих.

Математичка, поздоровавшись со мной, вышла за дверь, а Ольга Михайловна, упав мне на грудь, громко разрыдалась. Я ожидал разного, но не такого, и стоял довольной растерянный, не зная, что делать.

Она поцеловала меня в губы, потом в лоб и щёки.

– Я за тебя всё время молюсь, чтобы у тебя всё было хорошо, чтобы ты выжил, и помнил меня. Я хочу быть сейчас с тобой, я тебе наврала, я не жду никакого ребёнка. Я не могу ни о чём думать, кроме тебя. Это как наваждение, я знаю, оно пройдёт, но я хочу, чтобы ты во мне остался. Придумай что-нибудь, я хочу, чтобы это всегда было во мне.

– Оля, успокойся, ты будешь потом жалеть об этом. Я же просто гнал дуру. Я не люблю тебя. Это может испортить жизнь нам обоим.

– Я знаю, что ты дурачился со мной, но у меня такого никогда больше не будет. Я хочу, слышишь, я сама этого хочу! Слышишь! Сама!

С Павлом Степановичем, который уже не только боялся, но и уважал, по-своему, меня, я договорился насчёт его комнаты, где мы с Ольгой трижды встречались.

Сдали нас на четвёртый раз, когда мы после занятий заперлись в пустой учительской.

Володя сильно забарабанил в дверь:

– Марк! Немой побежал на вахту!

Немой был повязочником, активистом. Дело в том, что на северных зонах начальство не играло в дурацкие игры по перековке и исправлению. Работаешь – получай немаленькие деньги, нарушаешь – сиди в изоляторе. И все дела.

Оперчасть имела своих тайных агентов, которые часто попадали под молотки. Но было и человек пятьдесят повязочников. Они особо не вредили, но для отчётности имелись.

Немой же был активным борцом за соблюдение режима. Всерьёз его никто не воспринимал, а тут он каким-то образом проявил расторопность.

Мы с Володей уже неслись в барак напрямик, по сугробам, а немой, наверное, ещё объяснялся с ментами на вахте, потому что прибежали они в школу, когда девушки уже шли им навстречу, а шнырь закрыл здание.

Немой притащил ментов ко мне в барак, но я уже лежал в постели, а у моей койки стояли чужие сухие валенки.

Однако на съёме меня забрали и отвели в камеру.

Поздно ночью пришёл начальник штаба батальона охраны Рябов.

– Хорошие люди просили тебе сказать, что задержали тебя по требованию оперчасти управления, недруги Тихонова. Приедут тебя допрашивать. Как ты себя чувствуешь? Чтобы ты меня не боялся, просили тебе напомнить про Галю с коромыслом.

– Скажи, что я ничего не знаю и ничего говорить не намерен.

Допрашивали меня не строго, скорее для проформы. Шнырь в школе тоже ничего интересного не рассказал. А немого допросить не смогли, так как он с тяжёлым сотрясением мозга и сломанными руками отбыл на больничку.

Через три месяца БУРа меня отправили на другую зону.

За пару дней до этого начштаба Рябов с конвоиром повели меня в посёлок в оперчасть, однако завели в спецчасть. Вера Григорьевна была одна:

– Ну как ты, Марк, живой?

– Да мне то что.

– А Оля тут долго болела. Ты же не знаешь, она таблеток напилась, еле спасли. Думали с ума сойдём, пока не увезли её.

– Вы не сердитесь на меня Вера Григорьевна?

– Ты-то тут причём. Это ей нужно было. Может это у неё последний раз в жизни такое. Я сама в молодости любовь потеряла, так что я её понимаю. Мы скоро переезжаем, Мишу в Белгород переводят с повышением.

Мы помолчали.