– Марк, скажи, не стесняйся, тебе может что-нибудь нужно?

– Нужно. Там, вроде бы, дневального, который нам помогал, бывшего полковника, выгнали из школы, и он ходит на биржу. Помогите ему пристроиться куда-нибудь в баню.

– Считай, что он уже работает. Ну, а тебе то, что нужно?

– А мне хотелось бы спеть с вами, чтобы я не чувствовал себя таким козлом.

И мы запели тихонько про Галю, которая всё ещё несла куда-то свою воду.

Водка попадает в лагерь разными путями и довольно в больших количествах.

С одной стороны за водку вольнонаёмные решают множество своих проблем и вопросов.

С другой стороны поставщик серьёзно на этом наживается, потому что трехрублёвая бутылка в лагере стоит десять.

Иногда спиртное приносят и офицеры. Но это редко и только из симпатий. Никогда не слышал, чтобы офицер торговал водкой.

Солдаты довольно часто и в больших количествах, потому что им это удобней всего. У них контроль за воротами.

Редкое явление в лагере вино, потому что риск такой же, а «кайфа и навара» в три раза меньше.

Очень выгодно проносить 70-градусный одеколон. Здесь прибыль поставщика ещё больше. И уж совсем свинство просить кого-нибудь принести шампанское.

Это просьба неприлична со всех сторон.

И тем не менее, из-за шампанского я, совершенно непьющий человек, чуть не стал в лагере алкоголиком. Во всяком случае, почувствовал непреодолимое желание «продолжения банкета».

Иван Васильевич Пинчук был вторым секретарём Минского горкома комсомола.

Его, чемпиона союза по боксу и кандидата технических наук, взяли курировать Минский спорт, но он быстро продвинулся и готов был уже делать партийную карьеру, но за сломанную челюсть какому-то милицейскому начальнику получил шесть лет строгого, что и послужило поводом для нашего знакомства.

Во всех отношениях Иван был человеком замечательным, но самое главное, за что я выделял его из общей массы зэков, было его умение разговаривать молча. Его молчание не только не напрягало, а наоборот, делало его присутствие желанным и комфортным для окружения. Собеседник чувствовал, что любое его слово и интонация трансформируется в душе Ивана и отражается в его глазах и жестах.

Иван был само обаяние и доброжелательность.

Работал он мастером на погрузке леса в вагоны, а потому в новой конторе, которую мы построили, чтобы перетащить женщин из штаба на производство, наши кабинеты были рядом.

В Ивана сразу влюбилась начальница ОТЗ Зоя Петровна Ростова, и он тоже полюбил её однажды и навсегда. Такой он был человек.

Она верила каждому его слову, потому что такие сильные и прямые люди просто не умеют хитрить.

На северных лесных зонах зэки в начальники попадают только из среды «путёвых» парней, потому что ментовскому служаке быстро оторвут голову, а парню с разными лагерными грехами не позволят собой руководить.

Сама специфика лесного производства построена на чисто лагерных отношениях, и оно отдано на откуп зэкам, ибо по-другому не работает.

Это на «югах», где столярное или механическое производство, всё ясно и понятно лагерному начальству. А на севере в лесу сам чёрт ногу сломит.

Это я к тому, что в конторе собрались только «хорошие» ребята, а потому никакая информация оттуда практически не уходила.

С вольными женщинами установились дружеские и доверительные отношения.

Никаких статусных границ и в помине не было. Все вели себя достойно и сдержанно.

Зоя Петровна, после оставленного пьяницы мужа, была без ума от Ивана, который был из другого теста, чем все попадавшиеся ей мужики. Дворянство Ивана было в каждом его жесте и слове.

Мне Иван очень нравился, и я завидовал его умению держать себя, «по-графски» и молчать так, что с ним хотелось всё время быть рядом.

Был, правда, у него один недостаток. Он играл в карты и ему не всегда везло. Но я всегда страховал его, чтобы он вовремя платил.

Но кому же помогать, как не Ивану? Сам Бог велел.

Но это было, пожалуй, единственное, что меня смущало в нём.

Будучи спортсменом, Иван пил только полусладкое шампанское, а потому выпивал крайне редко, ибо это в лагере неприличная роскошь.

Но любящая его Зоя Петровна, зная Ивановы вкусы, наладилась ежедневно приносить в рабочую зону по бутылке шампанского.

В обеденный перерыв она не уходила домой, и они с Иваном выпивали по стакану. А поскольку оставался лишний стакан, то Иван заносил его ко мне в кабинет с одними и теми же словами:

– Марк Михайлович, не желаете ли глоток шампанского?

Мы всегда были на «ты», но эту фразу Иван произносил официально и торжественно.

Это продолжалось почти полгода и я, почувствовав, что привыкаю и к шампанскому и к ритуалу, уговорил и Ивана и Зою Петровну не подвергать искушению мой организм.

Иван, вскоре, вышел на поселение и женился на Зое Петровне.

У неё был семилетний сын, и Иван, после полного освобождения, усыновил мальчика. Они уже прожили лет шесть, когда у меня появилась возможность видеться с ними на свободе. Они часто приезжали к нам из своего посёлка, и для нас с женой это всегда был праздник. На это случай, у меня всегда была припасена бутылка шампанского, которую мы, со смехом, распивали.

Мы уже жили в Ленинграде, когда я узнал, что Иван трагически погиб.

Его ударило по голове вершинкой ели из рассыпавшейся на лесовозе пачки хлыстового леса. Попутчика Иван успел оттолкнуть, и почти отбежал сам, но его зацепило самой вершинкой. И это оказалось смертельным.

Зоя Петровна долго жила в этом посёлке, даже уйдя на пенсию. Мы перезванивались, и она говорила, что не хочет уезжать от Ивана Васильевича.

Так после смерти она стала называть своего покойного мужа.

Как-то на застолье один очень большой начальник сказал мне:

– Если бы я умел молчать так, как ты, я бы уже стал президентом.

А ведь я научился этому у замечательного человека, на которого всю жизнь мечтал быть похожим.

У Ивана Васильевича Пинчука. Земля ему пухом.

Наверное, в жизни каждого человека случается событие, которое показывает ему, какое он дерьмо и ничтожество.

Не прошло это и мимо меня.

В каждой колонии есть должность начальника оперативной части (кума), в обязанности которого входит задача выявлять скрытые механизмы лагерного быта для принятия соответствующих карательных мер.

Кум нашей зоны капитан Амелькин, по кличке Косорылый, был человеком изощрённого ума, энергии и зловредности. Достаточно сказать, что, когда мы возвращались с работы и видели, что у кума в кабинете горит свет, настроение у многих портилось на целый вечер.