– А то нет! – бросил он зло. – Ты что, думаешь, я от рождения такой… – Толик не договорил, кинув уничтожающий взгляд на неподвижные ноги. Потом приказал: – Все, молчи, или я тебя выгоню к чертовой бабушке.

Я присела перед коляской на корточки, не отрывая глаз от его лица, бледного, с напрягшимися скулами. Он успокоился немного и продолжил:

– Как-то один из отцовых приятелей предложил ему купить оптом партию дорогого импортного лекарства, якобы привезенного из Индии. Лекарство можно было легко сбыть прямо в больницы, оно здорово помогало после тяжелых операций. Родители подумали и согласились. Зря, как потом выяснилось: вся партия оказалась просроченной, да и вообще, скорее всего, произведена была не в Индии, а в каком-нибудь подпольном цеху у нас, в России. – Толик сделал паузу, достал из-под подушки пачку сигарет и закурил. Я вскочила и привычным жестом распахнула форточку, чтобы прогнать из палаты табачный дух.

– Да сядь ты, не мельтеши! – рассердился Толик. Я послушно вернулась на место, слегка ежась от морозного ветерка. – Ты хоть что-нибудь понимаешь из того, что я тебе говорю? – Он поглядел на меня с сомнением.

– Все, – подтвердила я с жаром.

– Ну конечно. – В его голосе прозвучала насмешка. – Ладно. Когда спохватились, было поздно. Отец отвалил за партию огромные деньги, по сути, они оказались выброшенными на помойку. Приятель благополучно смылся за границу, спрашивать было не с кого. И в это время позвонили из детской больницы. Они ждали лекарства, у них с отцом была договоренность о сотрудничестве. Какой черт его тогда попутал, не знаю. – Толик опустил голову, его пальцы нервно забарабанили по подлокотнику. – В общем… они с матерью решили рискнуть. Мол, ничего такого не случится, даже если лекарство имеет липовую лицензию. В худшем случае будет не столь эффективно. – Голос Толика становился все более хриплым, его будто что-то душило, не давало говорить членораздельно и внятно. Я отчетливо видела, каких усилий ему стоит эта исповедь. Я боялась не то что шевельнуться, даже вздохнуть.

– Этот болван, главврач! Он мог потребовать проверки сертификатов, заподозрить, что его хотят надуть. Но он ничего не сделал. Отец и мать поставляли для него товар не в первый раз, и он абсолютно доверял им. Купил часть партии и, не раздумывая, снабдил им отделение. – Толик поднял лицо и поглядел на меня с тоской, такой лютой и безысходной, что мороз продрал по коже. В этот момент я поняла: с ним действительно случилось нечто более страшное, чем могло представить мое воображение.

– Я был в школе. Уроки закончились, как всегда, ровно в два. Вечером, в пять, наш класс собирался на «Огонек» – четверть подошла к концу, близился Новый год. Я и двое моих друзей решили заскочить к нам домой, выбрать подходящую музыку для дискотеки: у меня полно было кассет с классными записями.

Утром, уходя, я не захватил ключ – мать обещала, что весь день будет дома. Но когда я позвонил, никто не открыл. Я решил, что мать просто вышла на минутку и сейчас вернется. Она знала, что ключей у меня нет, и никогда не подводила.

Мы ждали полчаса, сорок минут – мать все не возвращалась. Друзья хотели уйти, я их остановил. Почему-то мне стало тревожно, хотя я никогда особо не волновался за родителей. Они могли внезапно сорваться посреди ночи, уехать по своим делам, оставить меня одного.

Я вновь принялся звонить, затем стучать. Меня не покидало ощущение, что мать дома и с ней что-то случилось. Кошмарное, непоправимое.

Один из моих приятелей занимался тяжелой атлетикой. Я уговорил его помочь мне высадить дверь. Мы вломились в квартиру.

Мать сидела на полу, между прихожей и комнатой, привалившись спиной к дверному косяку. Голова ее была запрокинута, глаза закрыты. Рядом стояла пустая бутылка из-под коньяка. Абсолютно пустая!

Друзья у меня за спиной начали шушукаться и сдержанно хихикать. А я не знал, что подумать: никогда в жизни не видел мать пьяной. Особенно такой! Напившейся до полного бесчувствия.

На всякий случай я пощупал ее пульс, убедился, что она дышит. Потом поднял бутылку и выкинул в мусорное ведро.

Ребята спросили, пойду ли я на дискотеку. Я ответил, что позже и один. Они ушли.

Я набрал номер отцова офиса, но к телефону никто не подходил. Тогда я попытался привести в чувство мать: брызгал на нее водой, лупил по щекам.

Наконец она открыла глаза. Посмотрела на меня сумасшедшим взглядом и произнесла громко и внятно:

– Они умерли.

– Кто? – не понял я, решив, что мать бредит спьяну.

– Дети. – Она осторожно пошевелила затекшими плечами, поморщилась от боли и вдруг рассмеялась. Звонко, на всю комнату. – Чего ты не понимаешь? Они все умерли. Четыре палаты, девять человек.

Мне захотелось зажмуриться и заткнуть уши, чтобы не видеть ее жуткого оплывшего лица и не слышать этого дьявольского смеха.

…Потом, постепенно, она пришла в себя. С ней случилась истерика. К тому моменту я уже понял, что произошло.

Лекарство оказалось не только просроченным, но и смертельно опасным. Послеоперационные больные, которым его дали, погибли в течение нескольких часов.

Это случилось утром. За главврачом тут же приехали из милиции, а следом и за отцом. Он уговорил временно не забирать мать, и та осталась дома, дожидаться меня… – Толик умолк. Молчал он долго, очень долго. В какое-то мгновение я подумала, что больше он не скажет ничего. Да мне уже достаточно было только что услышанного.

Однако он заговорил вновь:

– Так вот, Василек. Видишь, как бывает: в одну минуту можно потерять все. Семью, дом, друзей, которые стали при виде меня отворачиваться, не подавали руки.

Был суд, мать и отца признали виновными и приговорили к десяти годам заключения. Я остался с бабкой, отцовой матерью, – та специально прилетела из Риги, вся в слезах и соплях. Я ее ненавидел. Я всех ненавидел – бывших друзей дома, которых у нас всегда было в избытке и которые моментально испарились, лишь только за родителями захлопнулась дверь следственного изолятора. Одноклассников, прежде дороживших моей дружбой, а теперь презрительно глядящих мне вслед. Девчонок, раньше славших мне на уроках записочки с нежными признаниями, – ни одна из них не подошла, не сказала ни слова сочувствия.

Они шептались за моей спиной, я слышал жуткое слово «убийцы». Так отныне называли моих родителей, которых я, несмотря ни на что, все равно продолжал любить.

После этого ты скажешь, что потерять ребенка так уж страшно? – Толик глянул на меня вопросительно и требовательно. Я не посмела ответить ни «да», ни «нет», просто сидела перед ним и