— Не может она выйти за него! — шептала Лили. — Как смеет она говорить такое о Тристраме! Негодяйка! Змея!

Лили отодвинула портьеру и слезла с подоконника. Старательно разглаживая смявшуюся юбку, она заметила грязь на подоле. Должно быть, она испачкалась, когда залезла под кровать, чтобы поймать Колпачка.

Разглядывая свой наряд, Лили заметила, что шов на лифе разошелся, а кайма немного оторвалась. Как вытянется лицо Гонории Пенморли, когда она увидит, что сделалось с ее элегантным нарядом, который эта мисс Жадюга по доброте душевной дала поносить бедной сиротке. Однако Лили позже услышала, как Гонория рассказывала кому-то, что редко надевает этот наряд, потому что цвет никуда не годится.

В этом Лили была согласна с леди Врединой полностью. Грязно-желтый цвет платья и в самом деле мог испортить самый элегантный фасон. В платье Гонории смуглая кожа девочки казалась болезненно-желтушной и грязной, а темно-рыжие волосы, которые Бэзил всегда называл красивыми, — тусклыми.

Вздохнув, Лили побрела в конец коридора. Больше тянуть нельзя: пора спускаться в зал, где уже собрались гости. Но когда она подошла к лестнице и посмотрела вниз, на нарядную толпу, ей вдруг расхотелось туда идти. Лили понимала, что все заметят и порванный шов, и подол, и грязь на юбке, и прядь волос, выбившуюся из прически. Она проглотила подкативший к горлу комок. Боже, какой стыд! Как она безобразна!

Лили развернулась и побежала назад.

В комнате она расстегнула платье, стащила его с себя и в сердцах бросила к камину. С еще большим удовольствием она закинула бы его в огонь.

Через некоторое время раздался громкий стук в дверь. Лили открывать не собиралась.

Гостю, наверное, надоело ждать за дверью, и он решил зайти без спроса. На пороге стоял Валентин Уайтлоу.

— Ты уверена, что не хочешь к нам присоединиться? Ты меня очень расстроишь, если не придешь. Я надеялся, что ты будешь мне парой, когда мы спустимся в зал.

Лили смотрела на него во все глаза.

— Это правда? — прошептала она, не веря своим ушам.

— Конечно, — улыбнулся Валентин. — Как я могу веселиться, зная, что ты там, наверху, одна? Мы завтра уезжаем из Равиндзары. Я хотел бы сегодня отпраздновать наше благополучное возвращение в Англию, Лили.

Увидев страх в глазах девочки, Валентин заговорил тихо и доверительно:

— Послушай, Лили. Ты не должна бояться пи завтрашней дня, ни послезавтрашнего. Не должна бояться будущего. Я никогда тебя не оставлю. Честное слово, Лили. Ты всегда сможешь на меня рассчитывать. Я обязательно приду на помощь, когда буду Тебе нужен. Ты дочь Джеффри Кристиана, и уже поэтому я всегда буду твоим другом. Но даже не будь ты дочерью моего друга, я бы все равно с радостью о тебе заботился. Я никому не дам тебя в обиду. Ты запомнишь это?

Лили кивнула.

Уайтлоу улыбнулся. Все прекрасно! К девочке вернулось хорошее настроение. Если бы он знал, о чем думает; эта малышка! Если бы знал, какой смысл вкладывает она в каждое его слово!

— Конечно, — Валентин подмигнул, — в таком виде ты едва ли можешь спуститься вниз.

Лили посмотрела на желтое платье.

— Я не смогу пойти, — тихо сказала она.

Валентин нахмурился. Потом без лишних слов открыл сундук и стал выбирать наряд.

— Как насчет этого? — Он вытащил платье, которое Лили носила на корабле. — Оно мне самому нравится. Пошли.

Лили вытерла слезы и соскочила с кровати. Вдруг ему надоест ждать и он передумает идти с ней?

— Ну, вот и порядок. — Валентин убрал на место выбившийся локон. — Теперь ты снова стала красивой юной леди, с которой приятно провести время. Прошу…

С этими словами он протянул ей руку. Лили подала ему свою. Ей казалось, что она отдает своему капитану сердце. Гордо шла она рядом с ним. Теперь, когда он обещал ей всегда быть рядом, она могла больше ничего не бояться.

Что будет иль что было —

Желанно всем, а что теперь — не мило.

Уильям Шекспир[30]

Лондонский дом Томаса Сэндрика, Тэмсис-хаус, располагался па роскошной лужайке на южной стороне Стренда, одной из главных улиц Лондона. Из дома был выход на Стренд, и попасть туда можно было из города. Большинство гостей предпочитали подъезжать по реке, тем более что возле дома располагалась собственная пристань Сэндриков. С реки по широким ступеням гости входили в большой зал. Уютные внутренние дворики, просторные и богато обставленные комнаты — дом радовал глаз и изнутри, и снаружи. Вокруг раскинулся фруктовый сад, а спуск к реке украшали зеленые террасы.

Пассажиры «Мадригала» прибыли сюда три дня назад. Томас настоял, чтобы они жили в его доме.

Лили стояла у окна в спальне, которую они делили с Дульси, и смотрела на сады и лужайки, террасами спускающиеся к блестящей глади реки. Вдали виднелись шпили церквей и слышался колокольный звон.

Два дня назад Валентин уехал из Лондона в Уайтсвуд, где он должен был рассказать сэру Уильяму и леди Элспет о том, что Бэзил не вернется. Лили нахмурилась, вспомнив, с каким лицом Валентин говорил о необходимости известить Хартвела Барклая в Хайкрос-Холле. Настораживало уже то, что капитан не хотел навещать их двоюродного дядю лично. Каким же человеком был этот Барклай, если при одном воспоминании о нем Валентин морщился, как от лимона?

— Лили!

Лили обернулась. На пороге стояла сестренка.

— Мне не нравится носить эту одежду, — заявила девчушка, путаясь в пышной длинной юбке.

Лили была согласна, что одежда, которую они сейчас носят, менее удобна, чем та, к которой они привыкли на острове. Дульси и вправду было не узнать. В бледно-голубом шелковом платье с рукавами-буфами девочка выглядела как-то странно. Словно не ребенок, а крохотная женщина с очень несчастными темными глазами.

— Где наша бухточка? Я не могу больше плавать, Лили, — хныкала Дульси. — Эти чулки у меня все время сползают. Мне не нравятся эти туфли! Я не могу в них пошевелить пальцами!

— Давай попробуем что-нибудь сделать с твоими чулками. — Лили усадила малышку на сундук.

— Я хочу, чтобы капитан вернулся. Мне без него скучно, — сказала Дульси, наблюдая, как сестра расправляет чулок.

— Вот так. — Лили поправила девочке юбку.

— Мы будем жить с ним в Равиндзаре, Лили? Лили молчала.

— Будем, Лили, да?

— Не знаю, — произнесла сестра. Не рассказывать же Дульси о своих тревогах. Она все равно ничего не поймет.

— Тетя Артемис говорила, что я могу у нее остаться, если захочу. Она хочет, чтобы я осталась с ней навсегда. Она очень меня любит и хочет, чтобы я была ее дочкой.