Мы поехали дальше, свернув с главной площади в район мастерских. В первой же улочке натолкнулись на драку — две женщины в кружевных, но уже не белых, а красных, чепчиках мутузили какого-то полного джентльмена. Тот уже не подавал признаков жизни, только голова безвольно стучала о фонарный столб.

— Они вообще не реагируют, — Искра перегнулась через шкаф, отталкивая детей, чтобы не глазели. — Зомби какие-то. Ты ничего не чувствуешь?

— Думаешь, под гипнозом? — я аккуратно скинул Матвейку с кресла, чтобы тоже не пялился в окно, а сам переключился на ауру.

— Не гипноз, — задумчиво пробормотал Искра. — Но, может, они как-то аластора призвали?

— Ммм, секундочку, — я сделал вид, что думаю, а сам полез за «шпаргалкой».

«…псс, пасаны, кто такой аластор?»

«…фобос, конечно…» — ответил Муха раздраженно.

«…спасибо, блин, а то я подумал, что так мыловаров называют… конкретней можно?»

«…Матвей, ты уж либо признайся всем, что не местный, либо матчасть учи…» — прилетело от Ларса.

«…не пойму, вы бунтуете или умничаете?» — я постучал по душелову, чувствуя как сам начинаю раздражаться: «…распылю, будете по кладбищам бродить, воробьев пугать…»

«…успокойтесь…» — произнесла Харми сдавленным голосом, будто ее корежит: «…аластор — дух гнева, провоцирующий на гнев и преступления. И он точно здесь, прямо сейчас на нас действует… Его надо изгнать…»

А ведь точно настроение испортилось. Бесить все начинает. Шкет этот мелкий, который все норовит к окошку подтянуться. Голубь, скотина, на окно нагадил. Тощий блин, а навалил, как целый Карлсон. Бабка из окна косится еще, по любому, ствол за занавеской прячет. Может, пальнуть?

Стоп, стоп, стоп!

Я потряс головой и сделал несколько быстрых вдохов. Учи, блин, матчасть. Вспоминай, вроде читал что-то про таких фобосов. Приходят из разрыва? Нет. И не чувствую я его рядом. Кровавое жертвоприношение? Пытки? Нет, там что-то простое. Я попытался вспомнить бестиарий, который периодически полистывал и который остался дома на полочке в туалете. Начал выстраивать ассоциативный ряд с соседними страницами, картинками, схемами и пометками на полях. Нарисовал в голове картинку, уцепился и… Сработало!

Суицидников они любят — всех тех, кто от безответной любви и несправедливого мира. Изгоняются легко, ежели молитвой чистого сердца, и с боем, если уже набрали себе паству и питаются ее силой. Сам же труслив, хитер и опасен. М-да, тут без вариантов — остается второе.

— Матвейка, а есть в городе какое-нибудь место, где люди часто погибают? — блин, как с пацаном-то о таком разговаривать. — Может, под колеса бросаются или дерево в парке какое есть с нацарапанными сердечками? Может, набережная, откуда нырять удобно, а?

— Колокольня есть, оттуда отец Серафим упал, и стихоплет еще там бился, — парень задрал на меня голову. — А можно мне в окошко посмотреть, что там творится?

— Рано тебе еще, здесь шок-контент восемнадцать плюс, — блин, что я несу. — Забей, вон та колокольня?

— Не знаю, куда вы показываете, но в городе она у нас одна такая, сразу за мастерскими — мимо не проехать.

Собственно, можно было и не спрашивать — башня (по крайней мере та, что торчала выше всех остальных зданий) была в городе одна.

— Искра, приготовься, — я обернулся на девушку, пытаясь понять, что меня в ней бесит. То есть проверить, насколько адекватна она. — Проверим колокольню на аластера. Если что, не высовывайся.

— Ты мне указывать собрался?

— Понятненько, лучше помолчим.

— Что тебе там понятно? Ты не много ли на себя берешь?

Аж зубы заскрипели, как хотелось ответить. Но реально, лучше всем сейчас заткнуться. Я посмотрел на детей — эти нормальные, видимо, на них плохо действует.

Посигналил, согнав с дороги то ли пьяного, то ли уже избитого мужика и поддал газу.

— Куда прешь, олень? — раздалось в спину, и об кузов разбилась пустая бутылка.

Просто магнетическое какое-то чувство от этого фобоса. Я уже почти в окно высунулся, точнее, решетку отковыривать начал. Пьянь какая-то будет учить меня ездить и дерьмом всяким швыряться. Воображение само уже дорисовало в ушах обвинения в покупке прав и сравнение с трамваем, который не я, поэтому объеду. Я уже собрался выходить, в лучших традициях разборок на дороге, поглаживая обрез, но меня остановил Матвейка. И, по сути, спас от наваждения.

— Дяденька, а вы что, такой же злой, как и они? — столько в голосе было горечи разбитых надежд, что меня будто ледяной водой обдало.

— Нет, малыш, — я правой рукой потрепал парня по голове, а левой выставил средний палец к окошку, типа закрывая для себя конфликт. — Это просто злой дух голову морочит.

— А тем дядям тоже? Если духа изгнать, то они снова добрыми станут?

— А это хороший вопрос, Матвейка, — но ответа на него у меня пока нет.

Вторую часть я про себя сказал. Подрулил на небольшую площадь перед колокольней и уперся в баррикады из перевернутых телег. Опять вспомнил бестиарий — фобос захватывает умы людей и собирает вокруг себя, формируя ни то паству, ни то армию. И питаясь тем ужасом и горем, которое они сеют.

И эти парни уже были здесь. Несколько человек преграждали путь к входу в колокольню, а еще две группы начали стягиваться из ближайших зданий: трактир справа и мастерская слева. В центре площади прямо под колокольней лежало тело, с вывернутыми в разные стороны конечностями и расколотой о брусчатку головой.

А вот и наш катализатор — либо банкрот, либо разбитое сердце, которое привело к разбитой голове.

— Матвей, давай уедем, — Искра тронула меня за плечо. — Их слишком много, а с нами дети.

— Попробуем, — я включил заднюю, правда, не особо рассчитывая, что нам дадут уехать, народ уже начал подтягиваться и окружать.

И действительно — выезд с площади перегородили, выкатив телегу, нагруженную толстыми бревнами. А еще и Матвей, услышав наш разговор, дернул дверную ручку, открыл