Я кардинально изменила свое мнение по поводу ухода откуда-то ни было. Теперь я считаю, что это не признак слабости. Проявлением слабости было бы как раз продолжать журналистскую деятельность и продолжать бегать. Гораздо труднее сделать что-то совершенно противоположное тому, чего все от тебя ожидают.

Только одна проблема: что мне делать со всем этим свободным временем?

Мне кажется, что мама втайне очень рада, что я бросила бег и газету, потому что у нее теперь больше возможностей мучить меня своими пошлостями.

— Сегодня пришло письмо от твоей сестры! — пропела она, не успела я снять с плеч рюкзак.

— Как культ?

Челюсти и шея матери напряглись.

— Я просила тебя не говорить так, — сказала она. Затем ее улыбка стала шире, глаза ярче (это перевоплощение достойно самого мистера Потейто Хед). — Она хочет, чтобы мы приехали к ним в гости на День благодарения.

— В Калифорнию? Ты что, с ума сошла? — завопила я. — Да даже если бы я согласилась сесть на самолет, чего я совершенно не хочу, то я все равно не поехала бы к этим безумцам в их коммуну.

— Не заставляй меня снова делать замечание. Ты знаешь, что я расстраиваюсь, когда ты называешь это так.

— Ты расстраиваешься, потому что это правда, — сказала я.

Я ездила в Калифорнию прошлой весной во время каникул, чтобы посетить Стэнфордский университет и Беркли. Тем не менее, посетив еще и коммуну, я поняла, что не переживу еще четыре дня, не говоря уже о четырех годах, в этом штате.

Бетани и Г-кошелек недавно потеряли значительную часть своего капитала, но у них на счетах все еще было больше денег, чем родители заработали за всю свою жизнь. Вместо того чтобы наслаждаться жизнью парочки моложе тридцати лет, принадлежащей к высшему классу, каковыми они и являются, они предпочитают представлять себя в роли основателей духовного/финансового движения, суть которого заключается в том, что бывшие работники сферы Интернета противопоставили показному материализму «простую жизнь». Только их идея опрощения оказалась… дорогостоящей. Письмо Бетани наверняка было написано чернилами, вручную выжатыми из кальмара, выловленного в Индийском океане, на толстой льняной бумаге, настолько мягкой, что ею можно было бы подтереть даже самую нежную задницу.

Почтовая бумага — это всего лишь вершина айсберга, сделанного из очищенной родниковой воды, выкачанной специальной ирригационной системой, на установку которой был затрачены сотни тысяч долларов. Стремление к «простой жизни» заставило их также продать свою квартиру и переехать в сельскую местность, на ранчо площадью в 1 гектар, в графстве Мэрин, вместе с двумя другими сумасшедшими парочками. Зачем им столько земли, если они не будут обрабатывать, ее? Мне не нужна консультация моей мамы, которая строит из себя знатока недвижимости, чтобы понять, что это все равно очень много земли. Еще они считают, что благороднее и экономнее покупать такие предметы первой необходимости, как лососевая икра и вино «Вдова Клико», оптом на шестерых, а не только на себя двоих. Все их дурацкое существование вызывает во мне желание нецензурно ругаться. Хочешь быть богачом — так будь им, а не строй из себя невесть что!

Еще хуже хвастливого минимализма сестры и ее мужа был весь тот бред, который мне приходилось выслушивать каждый вечер за ужином. Им промывал мозги некий Фрэнсис Т. Апбин, кандидат наук, лидер культа и самонареченный Доктор экономических проблем, которого они повстречали на семинаре под названием «Инвестируй в себя». Доктор Фрэнк помогает им бороться с синдромом «Потери внезапного богатства».

— Как говорит доктор Фрэнк, когда ты теряешь десять миллионов в один день, страдает не только твой инвестиционный портфель, — говорил Г-кошелек, откусывая от экологически чистой цесарки. — Я расстроен тем, что могу потерять образ жизни, свою идентичность и самооценку.

Бетани и другие сектанты смотрели на него как загипнотизированные.

— Но все эти деньги были лишь на бумаге, — высказалась я. — Вы, ребята, все еще очень богаты.

— Доктор Фрэнк говорит, что я должен диверсифицировать мой психологический портфолио, — продолжал Г-кошелек, не удостоив меня даже кивком. Когда я впервые увидела его, я подумала, что он ни с кем не разговаривает, потому что болезненно неуверен в себе. Но потом я поняла, что его погруженность в себя является неотъемлемой чертой его личности. Просто человека не волнует существование других людей.

— Ты также должен реконтекстуализировать свою систему ценностей, — вступила в разговор Бетани.

Для моей сестры такое длинное слово было весьма необычным явлением, поэтому я решила устроить ей небольшой экзамен.

— Что это значит?

За нее ответил Г-кошелек:

— Это значит, что я собираюсь инвестировать в ценные бумаги, от которых мы с доктором Фрэнком ожидаем небольших прибылей, гарантированных НАСДАК.

— И это значит?

Г-кошелек вздохнул, оглядывая своих товарищей по секте в поисках поддержки:

— Это значит, что в этом году я смогу еще больше отдыхать на горнолыжных курортах.

Вот так вот. Как можно спорить с такими людьми? Сестрица и ее муж представляют собою все то, за что иностранцы ненавидят Америку. И хотя ничто не оправдывает массовых убийств, я не могу винить чужаков за то, что они чувствуют это, поскольку сама порой чувствую то же самое.

Прежде я бы отказалась от этой поездки под предлогом того, что мне нужно ходить на тренировки или писать большую статью в газету. Но теперь, когда я бросила и то, и другое, я уже не могу с их помощью избегать тех видов деятельности, которыми больше не хочу заниматься. С понедельника по пятницу я занята репетиторством. Выходные же все еще являются проблемой. Надо над этим поработать.

Кстати, мои любительские занятия древневосточными практиками уже преподали один важный урок: йога мне дается с трудом. Хорошо, что это не соревновательный вид спорта, и именно поэтому, как я понимаю, Хоуп и рекомендовала мне йогу. Когда я лежу на животе и пытаюсь выгнуть спину в асану кобры (которая, на самом деле, является самой легкой позой, сложившейся за шесть тысяч лет практики), все мышцы, связывающие вместе мои органы и части тела, протестуют: «ЧЕМ ТЫ ВООБЩЕ ЗАНИМАЕШЬСЯ???»

Я знаю, что так больно быть не должно, но мне как будто нравится она, эта боль мне мазохистски приятна. О достижении того восхитительного состояния, когда разум, тело и дух соединяются воедино, я могу надолго забыть. Нужно разучить еще множество поз, пока я смогу достать пальцы своих ног, а уж о просветлении и говорить нечего. Я убеждаю себя дышать и еще раз дышать и проклинаю все эти годы бега, за счет которых мои ноги стали накачанными, а девственная плева — нетронутой.

В книге говорится, что между физической негибкостью и непреклонным характером имеется прямая взаимосвязь. Похоже, так оно и есть.

Меня просто поражает эта способность моего поколения моментально восстанавливаться после недавних трагедий. Поскольку мы никогда не испытывали настоящих трудностей, то думаем, что все, что в мире не так, исправится само собой. Это наше неотъемлемое право — жить без тревог. (Мое оппозиционное отношение к жизни делает меня причастной к Поколению Икс, отсюда моя любовь к восьмидесятым годам. Но я отклоняюсь от темы.)