православную церковь — с уцелевшими фресками, построенную русскими купцами в XII веке. О ней рассказал ему в Москве его друг-искусствовед, работавший на „Андрее Рублёве“ — Савелий Ямщиков». Это напоминает то, что Тарковский говорил о площади в Сан-Лео, а также историю с Богоматерью в Портоново.

27 апреля они улетели назад в Стокгольм, чтобы 2 мая вернуться уже со всей группой. Из Висбю огромная команда с оборудованием (которое подвозили ещё несколько дней) отправилась к месту непосредственной работы — в Нерсхольмен. Поселились они в пятнадцати километрах к северу, в Льюгарне, небольшом городке на востоке острова, численность населения которого с приездом кинематографистов временно увеличилась чуть ли не на треть. Группа заняла существенную часть двух пансионатов: «Ljugarns badpension»[1002] и «Lövängen»[1003]. Последний до сих пор располагается по адресу Storvägen, 64. Сам режиссёр разместился в отдельном частном коттедже совсем рядом. Его адрес — Louis Sparres väg, 7. Что-то в этом коричневом строении (см. фото 158) неумолимо напоминало о даче в Мясном или доме Горчакова в «Ностальгии». Нельзя сказать, что они похожи. Скорее, все эти сооружения воплощали одну и ту же мечту.

Ужинать Тарковский, Нюквист и артисты нередко ходили в ресторан «Bruna Dörren»[1004], расположенный по адресу Claudelins väg, 5. Особенно он полюбился Юзефсону, но и режиссёр здесь бывал неоднократно. Владелец этого заведения в девяностые годы купил и пансионат «Lövängen».

Дом семьи Александра уже был возведён к моменту приезда Андрея и группы. На месте строительством руководил Карл Олоф Арне Олссон, будущий видный местный политик-центрист. По его воспоминаниям, съёмки «Жертвоприношения», без преувеличения, остаются едва ли не крупнейшим событием в регионе до сих пор.

Как отмечалось выше, добиться разрешения на работу в птичьем заповеднике было непросто. Птиц там много и сейчас. С середины марта по середину июля из-за обилия гнездовищ посетителям запрещено даже ходить по береговой линии. Не говоря уж о том, что в этот период сами пернатые крайне агрессивны и нападают на людей, нанося серьёзные травмы. Тем не менее ради кинематографистов пошли на исключение, которое оказалось более чем серьёзным: бутафорский домик, который виден на заднем плане в сценах с деревом, был установлен менее чем в метре от гнёзд.

Общепринятый элемент мифологии кино заключается в историях о тщательном и скрупулёзном выборе локаций, но всё же в этом деле слишком существенную роль играет случай. Вот как Александер-Гарретт описывает пожелания режиссёра относительно места съёмок: «Когда искали натуру, то искали открытую, бесконечную, „безвременную“ местность. Она могла быть расположена в любой точке мира до и после атомной катастрофы». Казалось бы, это не слова самого Тарковского, но сомнений они не вызывают. В памяти сразу возникают начальные кадры прибытия Горчакова и Эуджении из «Ностальгии», множественные ландшафты «Сталкера», земные сцены «Соляриса»… Это общее описание местности, которую использовал режиссёр в своих картинах. Натуры совершенно разной визуально, но обладающей единым эстетическим характером.

Советская кинематографическая школа давала навыки изменения локации до неузнаваемости, и Тарковский владел этим филигранно. Трудно поверить, но все готландские сцены сняты на одном пятачке диаметром в двести метров. Александр с сыном сажают дерево здесь (@ 57.225439, 18.692027). Сейчас эта точка выглядит так (см. фото 159, 160). Уровень воды стал значительно ниже, потому узнать локацию непросто. Разумеется, в фильме использовался не саженец, однако теперь на том самом месте вырос живой куст можжевельника. Что это, если не очередное кинематографическое чудо?!

Буквально тут же, с другой стороны дороги происходит действие первой сцены, в которой к отцу и сыну присоединяется почтальон Отто. По той же широкой тропе, фактически, мимо точки, где сажали дерево, Александр едет ночью на велосипеде. Это не бросается в глаза исключительно из-за освещения и магии операторского ракурса: съёмка проходила с высоты помоста, потому рельеф кажется иным. Кроме того в кадр не попадает вода.

Если вернуться к месту, где сажали дерево, то стоит лишь чуть-чуть повернуть камеру вправо, как в поле зрения окажется расположенный менее чем в ста метрах дом Александра (@ 57.224933, 18.689985). Его снимали с холма, находящегося тоже примерно в сотне метров к северу. Нужно сказать, что земля здесь крайне неровная, множество кочек и ям, потому передвижения велосипедов и автомобилей были затруднены. До сих пор тут валяются старые гнилые доски, и есть соблазн предположить, будто они остались со времен Тарковского. Конечно, это не так.

В нескольких шагах за домом, среди запечатлённых на фотографии деревьев (см. фото 161, 162), снимались «лесные беседы» с участием Виктора и Аделаиды, побег Александра, сцена с макетом и отдельные кадры снов. Дальше поворачивать камеру направо было нельзя, потому что тогда в поле зрения попадёт местный маяк — достопримечательность, которая главным образом и притягивает туристов в Нерсхольмен.

Первый съёмочный день на Готланде состоялся 6 мая. Точнее, это была съёмочная ночь, поскольку начать решили со сцен в тёмное время суток. Сразу вышел казус: Катинка Фараго посоветовала назначить подъём на три часа ночи, но Андрей перенёс его на пять, из-за чего не успели сделать запланированное, да и вообще вышло не то, что нужно. В фильме можно видеть[1005], как Александр слезает по приставной лестнице со второго этажа уже в утреннем свете. Именно этот простейший эпизод без диалогов и с одним артистом снимался первым для пробы. По сценарию герой должен был спускаться впотьмах. И хотя винить здесь Тарковскому было некого, в дневнике он записал: «Шведы инертные, ленивые, ни в чём не заинтересованные, кроме выполнения формальностей: полагается работать восемь часов — и всё, ни минутой больше. Это на натуре-то! Наверное, это единственная страна, где в кино работают как в учреждении чиновники — от и до, не думая о том, что создаётся фильм. А где творчество, там нет места регламенту, и наоборот. Они плохо, действительно плохо работают». Да, невзирая на возникшую проблему, никто не стал сразу проявлять трудовой героизм. А когда полагался перерыв на кофе, все отправлялись его пить, несмотря на всё ещё подходящие условия для съёмки. Можно ли винить иностранцев за это? Заметим, что когда требовалось вставать в три часа ночи, они делали это без жалоб и осечек.

Интересно, что хотя на площадке «Жертвоприношения» Тарковский частенько сердился и бушевал, многие участники съёмок впоследствии отмечали его терпение и нераздражительность. Дескать, когда он был недоволен, то лишь нервно кашлял.

Только в первый день на острове режиссёр сделал запись в дневнике и более до конца съёмочного периода в руки его не брал: «Сведения от Саши