Сюрприз состоялся сразу после ухода старой леди, когда мистер Силверсливз отвел молодоженов в сторону.

– Моя мать поручила мне передать вам свадебный подарок, – пояснил он, – и обязала сделать это лично. Вот чек.

Тот был на шестьсот фунтов.

– Но… Нет, я не могу! – воскликнула Дженни. – Всего лишь за то, что я делала свою работу и ухаживала за ней…

– Она категорически настояла, чтобы вы его взяли, – возразил тот. – Так мне велено. – И хитро улыбнулся ей, давая понять, какие слова услышал от старой леди, когда тоже не согласился с суммой.

Так Дженни и Перси поженились и купили домик в районе Кристалл-Палас. Дженни было приятно взирать через Лондон и отыскивать место, где жила столь добрая к ней старая леди.

Но еще большая неожиданность случилась весной. Сначала Дженни помалкивала. Через месяц она, заподозрив, что с ней творится неладное, пошла к врачу. Когда она сказала, что этого быть не может, тот заверил ее в обратном. А Перси, будучи спрошен вечером, сперва вытаращил глаза, а после расхохотался.

Про себя-то он знал, что соврал ей, будто не мог иметь детей, но на ее способности не надеялся, и летом у них родился сын.

Знаменитый мистер Тиррел-Форд с Харли-стрит наговорил чепухи.

Утро

– Должно быть, я родился в рубашке.

Все было за то, что Чарли Доггету вот уже несколько часов как полагалось быть мертвым.

Солнце успело взойти. Над головой синело небо. Переезжая через Тауэрский мост, Чарли поднял глаза и увидел десятки чаек, носившихся над водой и наполнявших округу криком. Он и остальные пожарные сняли шлемы, подставив лицо свежему воздуху после бессонной и жаркой ночи. Позади еще дымились пожары, охватившие весь Ист-Энд и Сити. Дружина пережила очередную ночь бомбардировки Лондона гитлеровской авиацией – блица, и случай с Чарли казался чудом.

Но задним числом для жизнерадостного кокни с белой прядью в волосах все выглядело нормально. Даже в тяжелые годы, прожитые в Ист-Энде, он всегда видел светлую сторону. Взять хотя бы его отца и тетушку Дженни. «Твоя богатая тетя Дженни нас больше знать не желает. Даже на свадьбу не позвала!» – твердил отец. Эту волынку он заводил тысячу раз. Но тетушка всегда присылала на Рождество подарки, и Чарли воодушевлял сам факт ее существования. Если кому-то из их родни удалось выбраться из Ист-Энда и добиться успеха, то сможет и он.

Он понимал причины ожесточения отца и большинства знакомых. Работы в доках не хватало, а даже если бывала, то без гарантий. Отца однажды вытурили только за то, что он взглянул на бригадира.

– Что вылупился? – заорал тот. – Уволен!

И впредь отец уже не мог устроиться на то же место. Такое же творилось в доках повсюду, но люди слышали, что в других отраслях – хотя бы на рудниках – дела обстояли еще хуже.

Конечно, при наличии специальности жизнь была много лучше. Его закадычный друг детства стал штукатуром благодаря дяде, который подвизался на этом поприще и устроил его в ученики. Он преуспел и проживал теперь за пределами Ист-Сайда. Но Чарли на подобное никогда не хватало терпения. «Попытаю счастья в доках», – говорил он. «Там и останешься», – возражал друг. И ошибся. «Меня вышибли точнехонько в новую жизнь», – бодрился Чарли.

Женитьба на Рут – ну и скандал получился! Отец водился с евреями из Уайтчепела, но это одно дело, а Рут – совершенно иное. Друзья предупреждали Чарли: «Они чужаки, не забудь. Они не такие, как мы». Но подлинным бедствием оказался отец Рут. Это был лысый человечек со светло-голубыми глазами, владевший собственным мелким делом. В прошлом он вел себя довольно дружелюбно, но теперь поднимал крик, едва завидев Чарли.

– Ее отец обозвал меня вором, – доложил Чарли. – Сказал, что я похищаю Рут у ее веры.

– Вообще-то, он прав, – заметил отец. – Оставил бы ты ее в покое, сынок. Суешься не в свое дело.

– А Рут не против, – возразил Чарли.

После свадьбы семья Рут от нее отреклась. Ее покинули даже подруги детства, и она заявила:

– Чарли, я хочу уехать.

Штукатур, дружный с Чарли, свел их с человеком, сдававшим жилье в Баттерси: три комнаты наверху в доме, который возвышался над участком, где еще совсем недавно простирались поля округа Лавендер-Хилл. Молодожены нервничали. Чарли побаивался переезжать в место, где никого не знал, а Рут никогда не жила вне еврейской общины, хотя вполне годилась на роль белокурой и голубоглазой миссис Чарли Доггет.

Но Чарли снова повезло. Рут получила работу на соседнем заводе по изготовлению пианино, а он переключился на автобусы. И через год-другой, что было и вовсе славно, сумел снять уютный домик в самом благополучном квартале. В Шафтсбери существовал хорошо организованный рабочий район, построенный филантропом лордом Шафтсбери для приличных мастеровых.

Однако в целом простым людям приходилось не так уж сладко. Профсоюзы медленно улучшали положение работяг, а их парламентарии, составившие Лейбористскую партию, умножились настолько, что могли сформировать правительство. Но еще чувствовались последствия Великой войны, денег было в обрез. И некоторые мечтали о радикальных переменах и социализме. Однажды Чарли прослушал замечательную речь некоего Карпентера, члена социалистического Фабианского общества, который сулил дивный новый мир. Правда, Чарли, как большинство представителей лондонского рабочего класса, был настроен немного скептически.

– Про революцию не знаю, – говаривал он, – а вот зарплату хорошо бы побольше да условия получше.

Он только раз участвовал в крупной забастовке – всеобщей стачке 1926 года. Весь профсоюз присоединился к ней в знак солидарности с шахтерами, которые справедливо считали, что их обкрадывают.

– Мы выступим, дело ясное, – сообщил он Рут. – Не отвертишься.

Но Чарли предчувствовал, что толку не будет. В то время он работал кондуктором на автобусном маршруте № 137, который проходил от центра Лондона на юг до самого района Кристалл-Палас. Накануне стачки он вез оттуда двух братьев. Почтенных тружеников, как он запомнил, портного и клерка.

– Не выйдете на работу – пойдем пешком, – сказали они ему. – Нас не удержишь.

Он рассудил, что дело не выгорит, коль скоро портные, клерки и им подобные настроены против стачек. Сорвать забастовку помогали и светлые головы из высшего класса. Однажды Чарли с водителем шли по Клэпхем-Коммон, где курсировал автобус, за рулем которого сидел юнец, а сзади весело выглядывала светловолосая девица-кондукторша.

– Без пассажиров, – заметил приятель. – Народ солидарен с рабочим классом.

Но Чарли усомнился. Кто сядет к такому придурку?

И десяти дней не минуло, как всеобщая стачка сошла на нет. Однако улучшения медленно, но верно намечались. К востоку от Лондона возникли современные предприятия: фабрика Гувера, огромный автомобильный завод Форда; их владельцы создали рабочие места со стабильной зарплатой. В дома провели электричество, проселочные дороги заасфальтировали, люди обзавелись машинами, хотя запах показывал, что на любой лондонской улице еще хватало лошадей и колясок. Прогресс отвоевывал дюйм за дюймом. «Юнион Джек» развивался, как встарь, империя жила, а на троне был монарх, хороший и скромный малый. «Не так уж и плохо», – замечал Чарли.