под пристальным и молящим взглядом Синдзи, силы начали покидать ее тело, и рука стала падать вниз. Во вспышке пламени и громе удара, всколыхнувших ее волосы и усеявших лицо копотью, нельзя было различить, как пуля лишь царапнула череп и рассекла кожу чуть выше виска, рикошетом угодив высоко в стену. И Синдзи тогда прогнал девушек, чтобы они не раскрыли его беспокойство в сердце, он осторожно отнес тело потерявшей сознание девушки в подвал, взяв с собой запасы еды и питья, и с грызущей тяжестью оставил ее внизу. Ману ожидало последнее и самое страшное испытание — преодоление наркотической ломки, и она должна была пройти его сама. Только лишь собрав по крупицам свою волю, только лишь обретя себя в пустоте одиночества, во тьме, тишине и спокойствии, она смогла бы вернуться к жизни и обрести настоящую, неимоверную радость, когда два ее товарища, два ее самых любимых человека открыли дверь подвала и предстали пред ней, словно рыцари из старых сказок. И тогда, достигшая самого дна отчаяния, она расцвела в надежде, словно утренний цветок, и впервые за эти дни улыбнулась от самого сердца, расплакавшись чистыми слезами счастья.

И Синдзи видел остальных людей. Он видел Кенске и Маюми, девушку, что в его поддержке нашла утешение, спокойствие и любовь, он видел Сацки, от которой отвернулись все, кроме Крысиного Короля, видел двух школьных подруг — Яёи и Намико — что после всего случившегося с искренней благодарностью и счастьем обнаружили своих парней, не отвернувшихся от них, а с состраданием окруживших преданной заботой и любовью. И он видел прочих учеников, что по отдельности могли бы сорваться в пропасть отчаяния и безумия, но вместе, находя опору и поддержку друг в друге, справившихся с болью и избежавших угнетения одиночеством. Видел он и Мари, что лишилась своего проклятия и наконец-то обрела человеческие чувства, и видел объединившихся отца и мать, смирившихся и быстро успокоившихся перед лицом вечности.

А еще он видел Аску, что вместе с последними слезами пережила объявшую ее тоску и горечь утраты и что, в ожидании самой страшной, мучительной и в то же время заветной боли рождения новой жизни, несущей в себе частичку него, посвятила свою новую жизнь новому и самому главному сокровищу.

И сердце Синдзи наполнилось радостью, потому что его желание исполнилось.

«Неужели ты все это планировал с самого начала?» — искренне изумленно и почти восхищенно произнес Каору.

«Я бы солгал, сказав «да». Пусть все это время мне хотелось так думать, но я просто заставил себя делать то, от чего бежал все время, — ловить шанс. Пользоваться каждым попавшимся моментом, не сидеть сложа руки и не сокрушаться по поводу неудач. Наверное, лишь это придало мне сил. А еще вера в то, что я всегда бы мог начать сначала».

«Я повторюсь, Синдзи-кун, но ты никогда не перестанешь меня удивлять. Особенно, при мысли, что я, кажется, уже знаю о тебе все».

«Это не так. Мне было очень мучительно, правда. Но я все же надеялся, что их раны заживут. И даже, может быть, шрамы никогда не сотрутся с их сердец и боль не покинет до конца их души, но главное, теперь они не одиноки. Такого было их желание — найти любовь, разрушить стену одиночества. Удивительно, что, сколь бы не были разными люди, все они желали одно и то же. Кроме двух удивительных девушек».

«Рей и Аски?»

Синдзи вздохнул — немного грустно и с тоскливой улыбкой.

«Интересно, возьмет ли она твою фамилию для ребенка?» — вдруг ответил ободряющим голосом Каору, и Синдзи, на секунду опешив, неожиданно рассмеялся.

«В самом деле, интересно. Икари Аико — наверное, это будет слишком самонадеянно. Ну, Шикинами Аико тоже мне нравится».

«Это было ее желание?»

«Не совсем. Скорее, наоборот. Она была сбита с толку, перепугана, страдая от одиночества и чувства быть нужной. Таково и было ее желание — обрести то, ради чего захочется жить. То, что уймет эту боль одиночества и непонимания. И она робко и отчаянно пыталась найти ответ во мне, словно я мог дать подсказку или протянуть ей свою руку. Боже, как же я хотел сделать это, но был таким же спутанным и пугливым мальчиком».

«Все меняется, Синдзи-кун. Время лечит и стирает углы. Ну а Рей? Каково ее желание?»

«Рей?..»

Синдзи хотел было ответить, но вдруг яркое сияние вокруг, изображающее полотно жизней, развернулось в сторону, и перед ними открылся вид на нечто немыслимое, что не могло объять человеческое сознание. Целая бесконечность, вобранная в одно исполинское поле удивительной красоты, цветущая поляна чарующих огоньков размером с всю вселенную, которую можно было окинуть взором от края до края, мириады звездочек, больше, чем во всех галактиках, собранных в один чарующий покров, будто цветы на необъятном поле. И по центру его стояло исполинское древо, только корнями своими возвышаясь к глубокому темно-синему своду, а ветвями уходя в пелену огоньков.

«Вот ее желание…» — тихо произнес Синдзи, ощущая, как его разум пленил завораживающий вид.

Каору где-то рядом изумленно выдохнул.

«Древо Иггдрасиль!.. Не может быть… Мы дома…»

Однако Синдзи уже не мог его слышать. Опутанный невероятной по своей красоте трелью колокольчиков, он парил сквозь звезды, за грань вселенной, притягиваемый кроной величественного Древа. И Каору двигался рядом, сам не в силах свети восхищенного взгляда, и за ничтожно малое время они преодолели всю бесконечность, представ перед стержнем мироздания, чья высота, мощь и великолепие не поддавалось осмыслению.

«Она пожелала встретить меня у самых Врат, чтобы провести к Ней».

Жалкие и ничтожные, они замерли рядом с исполинскими створами в основании кроны, окруженные сияющими листьями людских душ.

«Я ошибся!.. — ошеломленно выдохнул Каору, даже не чувствуя, как из его глаз потекли слезы благолепия, а душа стала растворяться среди ослепительного небесного сияния. — В тебе был заключен не дух Адама, а сама Юй! Юй Ичиджо! Наша колыбель!»

Но за трелью колокольчиков Синдзи больше его не различал. Все внутри него будто завибрировало, подхватывая восторженную песнь, и он с трепетом воззрел на проносящиеся мимо миры, на души, кого убил и кого знал при жизни, — все они ждали его здесь, преклонив колени.

«Как красиво… — его голос разнесся вокруг и развеялся, мгновенно подавленный пением. — Слишком красиво…»

И он не слышал, как где-то уже далеко отставший Каору тихо произнес:

«Теперь я понял твою задумку до конца, Синдзи-кун. Прощай, друг мой, на этот раз навсегда. И будь счастлив».

И