старую улицу между посеревшими от влаги и оплетенными виноградными лозами блоками небоскребов, мирно вздымающихся к небу. Девушка в коляске с монотонным безразличным видом смотрела на чудо природы — некогда величественный технологичный город из стекла и бетона, вдруг превращенный в заповедник девственно прекрасной флоры: целой россыпи цветов, молодых ростков, деревьев, всевозможных растений, чье царствование здесь ранее казалось просто невозможным. Словно памятник человечества, Токио-3 сдался под хрупким, но таким стойким напором обычных растений, на которые жители давно перестали обращать внимания, а теперь оказались схваченными врасплох перед их мощью и величественностью. Но те не вытеснили людей, не заняли их место, а остались лишь в памяти невероятным явлением, дивными соседями, открывшими невероятную красоту чистой и заповедной природы, став вскоре частью обыденной привычной жизни.

Девушка поежилась и поправила плед на себе единственно работающей рукой до самой шеи, прикрыв свое утыканное штырями и шарнирами изувеченное тело. То, как обычно, отозвалось волной зудящей боли, но она лишь сжала губы в тонкую линию и расслабленно выдохнула. Цветы, словно в приветствии, склонились перед ней под порывом теплого ветерка. Тот день, когда случилось это чудо, девушка не помнила, но даже после долгого и интенсивного курса лечения она застала всеобщее удивление, прибыв в Токио-3. Цветы и растения усеяли здесь все, пробившись сквозь камень, бетон и асфальт холодного города, что поражало больше всего. В памяти людей еще жили болезненные воспоминания о том кошмарном дне, едва не обернувшемся смертью всего живого, о том страхе, с которым они взирали на расцветающую феерию в небе. Тысячи вспышек по всему миру должны были ознаменовать конец света, но превратились лишь в самый большой, пугающий и самый грандиозный фейерверк в истории человечества. И их начинка — не смертельный яд, а всего лишь россыпь семян — развеялась по миру, и осела, смешавшись с тем странным теплым снегом, что остался от чудовищ в небесах. А через год вдруг проросли цветы: в городах и пустынях, в горах и на море, в каждом уголке мира, явив тому немыслимую по своей силе волю и стремление к жизни. И так под их напором сдался бетон и камень, обитель человеческая, казавшаяся нерушимой крепостью, а теперь ставшая огромной лужайкой для миллионов ростков. Город-крепость пророс зеленым ковром и укрылся под одеялом вьюнов и кронами молодых деревцев, заснув мирным сном и дав приют и людям, и цветам, среди которых, почему-то, было больше всего лилий.

Но потом все забылось. Забылся страх и пережитый ужас, забылся тот кошмар вместе с несущими их чудовищами, и зеленое полотно стало чем-то привычным, частью обыденной жизни, в которой нужно было еще столько сделать и возродить.

Коляска завернула на большую площадь, бывшую ранее выездным люком элеватора, нынче забетонированным и ставшим большим ухоженным садом. В месте около высохшего озера, являющегося теперь гигантской расщелиной в недра Геофронта, на пересечении множества зеленых дорог раскинулся прекрасный парк, один из самых ухоженных в городе. Здесь фиалки с хризантемами по левую сторону дороги соседствовали с ромашками на заливной лужайке, где ранее располагалась парковка, а ветви плющей оплели в своих крепких объятиях брошенные автомобили. Под ногами тихо шелестела аккуратно подстриженная сочная трава, создающая ровную дорожку — чтобы не заблудиться в этом вечнозеленом царстве. Сегодня людей больше, чем обычно, — подумала девушка. Посещение парка было любимым занятием для юных влюбленных, молодых семей с детьми и просто людей, кто предпочитал предаться безмятежности и насладиться удивительной красоты пейзажем. Все лавочки были заняты, но девушка лишь хмыкнула — ее место всегда было при ней. В ожидании, пока очередной приступ боли утихнет, она повернула голову в сторону и начала рассматривать скамейки с отдыхающими, чтобы отвлечь напрягшийся разум.

Пожилая пара о чем-то тихо ворковала в тени кипариса — устало, но счастливо. Чуть поодаль молодой мужчина с горящим взглядом кружил вокруг застенчиво потупившей взор дамы и, похоже, рассказывал необычайно увлекательную историю. За ними на скамье одиноко сидела очень юная девушка в джемпере, подросток с выцветшими темно-серыми, точнее даже, бесцветно-черными волосами. Хмурясь в свои большие очки, она внимательно читала книгу, сосредоточенная и серьезная, пока вдруг к ней не подлетела еще одна девчушка — черноволосая, одетая в яркое платье. Бойкая, веселая, она буквально прыгнула на шею подруги и звонко рассмеялась, а ее хвостики задорно затряслись по обеим сторонам головы. Лицо первой, сначала чуть ошарашенное и возмущенное, вдруг приветливо расцвело в улыбке, и они вместе захихикали, смутив проходящих мимо двух молодых людей.

По другой стороне шли три девушки, уже взрослые и статные, почти не привлекающие к себе взгляда из-за их приятной, но не самой яркой красоты, если бы не светло-серебристый цвет волос из них. Мелированые, подумала девушка в инвалидном кресле и вдруг обратила внимание, что третья на самом деле не склонилась, чтобы поправить завернувшийся подол платья, а шла с большим трудом, опираясь на костыль. Но при этом она улыбалась — счастливо и весело, словно и не было бы той травмы, из-за которой она так столь неловко передвигалась вместе с подругами. Или, может быть, сестрами. Наверное, поэтому первое впечатление эфемерной радости от чувства их схожести сменилось в груди девушки мимолетной грустью и заставило ее отвести взгляд в сторону.

Впрочем, кресло-каталка уже проехала мимо той троицы, и панорама перешла с зеленой аллеи на небольшой уютный пяточек, обустроенный под детскую площадку. На качелях, турникетах и в песочнике резвилась детвора, игра в догонялки и прятки среди живой изгороди, просто бегала, смеясь и что-то весело крича. Этот вид девушке был совершенно не интересен, и она с острой вспышкой боли попыталась повернуть голову в другую сторону, как вдруг ее глаза выловили странное пятно, отчего-то кольнувшее в сердце. Она прищурилась — глаза работали очень плохо, особенно в приступах боли, от которых она лечилась полуденными прогулками на свежем воздухе. И действительно, сквозь слегка размытую пелену блеснуло яркое оранжевое пятно.

— Стой, — тихо сказала девушка мужчине, катившему коляску.

Тот, послушно повиновавшись и словно уловив ее мысли, откатил кресло к обочине и установил у самого края площадки так, чтобы ее не было видно за кустарником шиповника.

А она, сама не понимая, откуда у нее вдруг возникла столь беспокойная буря эмоций в душе, смотрела на молодую девушку в летнем сарафане и легкой бежевой кофточке. Они были одного возраста, но та выглядела на удивление взрослой и притом необыкновенно женственной. Возможно, причиной тому было ее выражение ее лица — тронутое какой-то глубокой и вечной