Мы понимали, что сразу сделать всего нельзя. И люди понимали, что едут не к теще на блины, а им придется трудиться и трудиться, пока благоустроятся и создадут человеческие условия. Такое ускоренное освоение земель, возведение поселков буквально кружило голову, приятно смотреть, но не так просто и легко это давалось. Главное – не было дорог. Откуда было взяться дорогам, если там не было людей. Кочевое животноводство не требовало дорог, наоборот, дороги только лишь отнимали пастбища.

Зерновым хозяйством занимается оседлое население. Для общения между людьми, а главное, для хозяйственных нужд требуется устройство дорог. Это важный момент. Мы начали с грунтовых дорог. Потом развернули строительство железных и шоссейных дорог, элеваторов для приемки хлеба, его хранения и переработки, технологические операции старались механизировать.

Все больше и больше осваивалось земель, наравне с получением больших возможностей сбора зерна увеличивались и затраты на освоение новых земель. Руководство обжитых районов республик, областей и краев начали проявлять не то что недовольство освоением земель, жаловались на ущемление их запросов, в первую очередь в получении техники. Большинство поддерживало меня, тем более что в результате освоения целины мы посчитали возможным уменьшить поставки из других регионов. Мы тогда подходили к урожаю старой меркой. Когда стали получать далеко за два с половиной миллиарда пудов товарного хлеба, то есть того зерна, что мы засыпали в элеваторы, нам показалось, что это очень много. При Сталине, я уже говорил, засыпали миллиард 800 млн. Теперь мы дошли до трех миллиардов и думали, что можем удовлетворить все свои запросы. Мы исходили не из реальности, из тех условий, в которых жили раньше. Жизнь показала, что это неверно.

Нам казалось, что теперь можно уменьшить заготовки в старых обжитых районах. Сократились поставки хлеба из многих республик. Даже Украине, которая занимала в то время очень большой удельный вес в создании запасов зерна, мы несколько уменьшили планы заготовок. Белоруссию почти совсем освободили от поставок зерна.

В скором времени мы почувствовали, что поспешили. Хлеба не стало хватать. Почему? Потому что с развитием общества, с развитием промышленности, с развитием культуры возрастают и потребности у народа. Это надо учитывать. Народ начал роптать. После смерти Сталина у людей сняли замки с языков, они получили возможность, не оглядываясь, что их посадят, высказывать критические замечания. Я бы сказал: впервые появилась возможность более свободно говорить о своих потребностях. Я говорю – более свободно, потому что настоящим голосом еще не заговорили. Еще над всеми висело сталинское прошлое, угроза: скажешь – посадят, вопрос задашь – посадят, а не посадят, так подвергнут каким-то ущемлениям или унижениям по службе. Такие-то ущемления случались. Другой раз и в тюрьму сажали. К сожалению, это было. А наверху создавалось впечатление, что тишь и гладь – божья благодать, народ живет и благоденствует.

Одним словом, мы стали снова ощущать недостаток в зерне. Появились дополнительные требования со стороны социалистических стран. В первую очередь со стороны Польской Народной республики, а ГДР и Чехословацкую республику пришлось полностью взять на себя в удовлетворении их потребностей в зерне. Мы продолжали оказывать значительную помощь Венгерской республике и Болгарии. Все эти заботы мы взвалили на свои плечи, хотя чувствовали, что нам это не под силу, но не могли отказать. Это объяснялось политическими соображениями, желанием укрепить дружеские отношения. Кроме того, всякий раз, когда нас вынуждали решать этот вопрос, мы надеялись, что в следующем году освоим новые земли, получим больший урожай и, наконец, сможем удовлетворить свои потребности сполна.

Потребности в хлебе, если говорить о хлебе, как о пище людей, мы удовлетворяли.

Но хлеб потребляется не только на столе: это и фуражное зерно. Это мясо. Это яйца. Фуражного зерна нам очень не хватало.

Помощь друзьям истощала наши резервы. Без резервов продукции сельского хозяйства, а особенно зерна жить нельзя. Я считал, надо иметь годовой резерв, а может быть, даже и больше. Сельское хозяйство и раньше, и сейчас, и в будущем будет зависеть от природных колебаний. Конечно, урожай зависит и от техники, и от культуры обработки почвы, и от умения создавать более продуктивные сорта, и от многого другого. Но все-таки дождик есть дождик. Поэтому крестьянин всегда оглядывался на попа и шел к нему с поклоном, с просьбой вынести икону и отслужить молебен.

Мы понимали, что нам молебен не поможет, но также зависели от погоды, от того, благоприятно или нет сложатся климатические условия того или другого года, того или другого района. У нас огромная страна, где-то обязательно зальет, где-то засушит. Мы так и не смогли создать хороших резервов: для этого требовалось отказать соцстранам в помощи.

Я хочу, чтобы меня поняли. Иной раз неправильно понимает нашу помощь. Вроде мы подаем нищему. Нет, мы поставляли им хлеб, а оплата шла не валютой, не золотом, а учитывалась в общем товарообороте. Они нам продавали в оплату за полученное от нас зерно те товары, которые не могли сбыть на западных рынках. От этого мы терпели какой-то ущерб, хотя товары поставляли нам хорошие, доброкачественные. В этих товарах мы нуждались, но могли бы обойтись и без них, мы больше нуждались в создании зерновых запасов. А самое главное: у нас самих росли потребности, рос фонд заработной платы, увеличивался спрос.

Почему у нас стали расти потребности? Мы изыскали возможность для увеличения пенсий. Нельзя было дальше терпеть, когда пенсионеров, вдов и прочих людей, которые лишились трудоспособности или кормильцев, погибших на войне, держали на мизерном пайке, мизерной пенсии. А таких было много. Помню, когда я после повышения пенсий приезжал в Ростов и проходил по улице, то старые, пожилые люди пенсионного возраста буквально выкрикивали слова благодарности. У нас любят организовывать приятные начальству выкрики, этим занимаются «подписочные крикуны». Тут же люди искренне говорили: «Товарищ Хрущев, спасибо за пенсии, спасибо за пенсии!» Врачи и учителя, которым мы прибавили заработную плату, тоже благодарили.

Раз люди стали больше получать, они больше и расходовали, главным образом на самое необходимое – на питание. Увеличилось потребление хлеба, хлебобулочных изделий, как выражаются на бюрократическом языке, и других необходимых продуктов: жиров, говядины, масла. Я уж не говорю об овощах.

Однажды у нас возникли даже трудности такого порядка: увеличилась заготовка мяса, но не было холодильников, негде было его хранить.

В ответ я грустно шутил, однажды даже публично.

– У нас есть огромные нереализованные возможности по хранению мяса, – говорил я, – это человеческие желудки. Так что опасность затоваривания нам не угрожает, достаточно увеличить заработную плату, как сейчас же увеличиваются желудки.

Потребление мяса у нас держалось на очень низком уровне, и я считаю, что и сегодня оно почти на нуле. Даже среди социалистических стран мы занимали едва ли не последнее место, ниже нас потребление мяса было лишь в Болгарии и Румынии. Все другие социалистические страны потребляли на душу населения мяса больше, чем мы. Я думаю, что положение и сейчас такое же, хотя в печати нет информации. Мы ее никогда не давали, это держалось под спудом. Открытая информация мешала хвастовству о наших достижениях.