У Юсупова в характере осталось очень много от прошлого, он как мусульманин смотрел на женщину, как на рабыню, хлопкоуборочные машины не признавал. Там господствовал кетмень. Конечно, высев был механизирован, но обработка велась кетменем, сбор – в фартук или в мешок, который висел на шее у женщины. Это был исключительно женский труд. Труд тяжелый. Кетмень очень тяжел. Мне потом говорили, что работа кетменем отражается на здоровье женщин, влияет на деторождение. Возник вопрос о полной механизации возделывания хлопка. Высевать его решили квадратно-гнездовым способом, чтобы облегчить обработку и уборку. Хлопок начали сеять квадратом, кажется, 45 × 45. С обработкой поначалу возникли трудности. Тем не менее получили высокий урожай. Мы пропагандировали этот способ, но жизнь показала, что можно и без квадрата механизировать обработку хлопка. Одним словом, мы тогда поставили себе цель: вырвать из женских рук кетмень и выбросить его, добиться, чтобы всю работу делала машина. И добились. Потом резко поставили вопрос о хлопкоуборочных машинах. Наши конструкторы сначала создали двухрядные, а потом четырехрядные хлопкоуборочные комбайны. Я несколько раз выезжал в Узбекистан, знакомился с научными учреждениями, с конструкторами, побывал на полях при опробовании машин. Девушки Узбекистана сели за руль трактора и хлопкоуборочного комбайна. Это была борьба не только за хлопок, но и за культуру труда, за облегчение труда женщины на хлопковых полях.

С вводом в оборот целинных земель мы создали большие возможности по заготовке товарного хлеба и все-таки желанного изобилия не достигли. Имею в виду не только удовлетворение потребностей советских людей, но и запросы наших друзей из других социалистических стран. Не получился у нас и выход на международный рынок, с тем чтобы продавать хлеб на Запад и приобретать необходимую валюту. Выход на международный рынок стал бы свидетельством особого роста нашего сельскохозяйственного производства. Но, к сожалению, еще на слишком низком уровне велось и ведется наше сельское хозяйство. Мы получаем только третью долю того, что может давать наша земля. Это касается и старых, давно освоенных земель. Целина вела к отдаче с большим коэффициентом, но и этого оказалось мало. Недоставало опыта, техники, минеральных удобрений, средств борьбы с вредителями, правильной селекционной работы. Тогда мы только-только приступали к разведению на целине крупного рогатого скота мясного и молочного направления. Там паслись большие стада овец для получения шерсти и баранины, бродили табуны лошадей, которые давали конину. Но это мясо в нашей стране далеко не общеупотребительно. В Туркмении и Казахстане остаются неиспользуемые резервы разведения верблюдов. Корабль пустыни как-то выпал из поля партийного зрения. Я раз обратил внимание на одном из совещаний местных руководителей на это упущение. Они меня горячо поддержали, решив побыстрее восстановить верблюжье стадо. Верблюд, питаясь колючками, дает прекрасную шерсть, хорошее мясо и молоко, может удаляться от водопоя на большое расстояние. Что получилось потом из обещаний? Не знаю.

В 1964 году я подсчитал, что по всей стране мы можем заложить на государственные склады до пяти миллиардов пудов товарного хлеба. Только Казахстан к середине осени приблизился к миллиарду пудов.

Сейчас я на пенсии и не могу знать, сколько теперь заготавливается хлеба. Иной раз публикуют цифры по районам и областям, по республикам, и я упражняюсь в арифметике, складываю цифры. Получается, что за шесть лет моего пребывания на пенсии Советский Союз ни разу не заготовлял столько зерна, сколько в 1964 году. Это, видимо, были самый высокий урожай и самые высокие заготовки, но тут надо иметь в виду некоторую специфическую терминологию. Выращенный урожай, урожай собранный и урожай, заготовленный государством, – это три разных понятия. После смерти Сталина, ликвидации машинно-тракторных станций и прочих упрощений в руководстве сельским хозяйством на пленуме Центрального Комитета мы приняли решение оценивать урожай не по колоскам, которые подсчитывали инспекторы на полях, а по заготовкам, по тому, что заложено в государственные зернохранилища. Это зерно было не просто товарным, но товарным в чистом виде, потому что, кроме зерна, заготовленного государством, еще оставалось товарное зерно в колхозах, которое тоже поступало на рынок. Я же говорил о зерне, которым располагало правительство. Да, нелегко дается зерно, обильным потом поливается урожай.

Наши потребности исчислялись тогда двумя миллиардами пудов. Появлялась возможность создать полугодовые резервы. Этот прогноз основывался не на биологической урожайности, а по заготовкам, которые осенью 64-го года уже завершались. Недавно увидел свет статистический сборник, из которого я попытался узнать, сколько же зерна было заготовлено тогда. Нет этого! Все исчисляется за пятилетку, без разбивки по годам. Данные 1964 года «спрятаны». Основываясь на состоянии торговой сети, прихожу к умозаключению, что производство зерна сегодня далеко не удовлетворяет наших потребностей. Недостает также мяса, мясопродуктов, яиц, молочных продуктов. За ними стоят очереди. Люди ищут лазейки как-то достать нужные им продукты: из провинции приезжают за ними в Москву. Даже Киев, всегда служивший зеркалом, отражающим состояние сельского хозяйства, показывает сегодняшнюю действительность в непривлекательном виде.

Когда читаешь газеты с сообщениями о работе сельскохозяйственных органов, то отмечаешь успехи: выросло производство и зерна, и других сельскохозяйственных продуктов. А рынок этого не подтверждает.

Значит, производство зерна у нас отстает от потребностей. Меня такой факт несколько удивляет. Я не могу понять несоответствия. В правительственном статистическом отчете одна цифра привлекла особое внимание. Там указывалось, что за четыре или за пять прошедших лет урожайность зерна по стране выросла на пять центнеров и в 1970 году достигла 15,4 центнера с гектара[903].

Это очень хорошая урожайность. Она должна радовать каждого советского человека. Но я не понимаю этой цифры. Объявленная урожайность не соответствует рыночному положению. Я знаю, что десять лет назад Соединенные Штаты Америки получали урожайность в среднем 16 центнеров пшеницы с гектара. Правда, кукурузы они намолачивали, кажется, 48, поэтому в среднем они получали выше, чем 16. Я думаю, если бы мы действительно имели 15,4 центнера, то сложилось бы совершенно другое положение на рынке с мясом, мясными продуктами и яйцом. Я стал думать об этом, подсчитал полученный прирост. Умножив пять центнеров на имеющееся у нас количество миллионов гектаров, которые засеваются зерном, я получил большую цифру. Очень большое количество зерна мы собираем, это прекрасная добавка к тому товарному хлебу, который раньше производился страной. Должна появиться возможность удовлетворить запросы не только по зерну, то есть по хлебопекарным изделиям, но и по продуктам животноводства.

Я не подготовился сейчас назвать точную цифру. Кажется, мы засевали зерном 130 миллионов гектаров или больше. Наверное, больше. Можете себе представить, какое огромное количество хлеба мы получили бы дополнительно к тому, который получали раньше. Это астрономическая цифра прибавки урожая[904]. Я бы даже сказал катастрофическая цифра, потому что у нас нет складских помещений для хранения такого количества зерна. При такой урожайности и при наших площадях мы полностью удовлетворили бы свои потребности и в хлебе, и в продуктах животноводства, и в молоке, и в яйцах. У нас должны появиться большие излишки. Мы должны получить возможность не только удовлетворить свои запросы, но и выйти на международный рынок, то есть предложить за границей продукты зернового и другого сельскохозяйственного производства! Рынок не подтверждает такой урожайности.