Но теперь рядом уже никого не было.

Он обернулся с замирающим сердцем и взглянул на север, на вьющуюся вниз с холма тропинку, возле которой на каменистой равнине ждал Уатах.

Он увидел, а затем услышал – все они услышали – звенящий крик, эхом отразившийся в сумеречном воздухе между армиями Света и Тьмы:

– За «Черного кабана»! – услышал он. Все услышали: – За «Черного кабана»!

И вот так Диармайд дан Айлиль сам принял вызов Уатаха и один поскакал вниз на коне, которого привел ему брат, высоко подняв меч. Его светлые волосы освещал закат, когда он мчался навстречу тому танцу, от которого не смогло отказаться его горящее сердце.

Дэйв знал, что он мастер. Сражаясь рядом с Диармайдом в стычке у Латам, а затем во время охоты на волков в лесу Линан, он имел возможность узнать, на что способен брат Айлерона. И сердце Дэйва, уже почти охваченного яростью битвы, подпрыгнуло при виде первого быстрого соприкосновения Диармайда с ургахом.

А затем, через секунду, безрассудный задор битвы уступил место леденящему горю. Потому что он тоже помнил Уатаха по первому сражению на кровавых берегах Адеин в ту весну Кевина. И мысленным взором, более ярко, чем любые из подобных воспоминаний, он увидел ургаха в белом, который одним взмахом своего колоссального меча разрубил Барта и Нейвона, обоих, совсем еще детей.

Он помнил Уатаха, а теперь снова увидел его, и воспоминания, какими бы они ни были мрачными, сильно уступали реальности. При свете заходящего солнца, на пустоши между двумя войсками, Диармайд на своем быстром, умном коне встретил, в грохоте копыт и звоне столкнувшихся клинков, такого противника, который превосходил всех смертных, и смертный человек не мог ему противостоять.

Ургах был слишком большой, сверхъестественно быстрый, несмотря на свое массивное туловище. И он превосходил хитростью любых подобных ему созданий, так как его как-то изменили в недрах Старкаша. Кроме того, его слог сам по себе наводил страх. Он непрерывно делал выпады своим изогнутым рогом, стремясь достать коня Диармайда, двигался на четырех ногах, а двумя другими дрался. Диармайду только и хватало времени, чтобы пытаться избежать этих ударов, иначе его конь был бы растерзан или затоптан, и он остался бы беспомощным на голой земле. И так как он не мог приблизиться на достаточное расстояние, его тонкий клинок не задевал Уатаха, а сам Диармайд представлял собой легкую мишень для громадного черного меча ургаха.

Рядом с Дэйвом наблюдал за разыгрывающейся внизу драмой с бледным от огорчения лицом Левон дан Ивор. Дэйв знал, как отчаянно Левон желал смерти этому чудовищу, и помнил, как настойчиво Торк, который больше ничего на свете не боялся, – требовал от Левона клятвы не вступать один на один в бой с Уатахом.

Не делать того, что сейчас делал Диармайд.

Он сражался, несмотря на ужас того, с чем сейчас столкнулся, с кажущейся легкой грацией, в которой отражался непредсказуемый, блестящий, острый ум этого человека, в каждом его движении. Так внезапны были его остановки и наскоки, перемены направлений, – а конь казался продолжением его мыслей.

Дважды коню удалось увернуться от рога слога, а Диармайду нанести блестящий, рубящий удар Уатаху.

Тот парировал эти удары с блестящим равнодушием, сердце разрывалось, глядя на это. И каждый раз, парируя его мощный контрудар, Диармайд шатался в седле. Дэйв знал, каково ему приходится: он помнил свою первую стычку с ургахом, во тьме рощи Фалинн. Он потом два дня не мог поднять руку, отразив один такой удар. А ведь тот ургах, с которым он дрался, был так же похож на Уатаха, как сон на смерть.

Но Диармайд продолжал оставаться в седле, продолжал искать уязвимое место своим мечом, описывая на коне дуги и полукруги, неожиданные и сбивающие с толку, рассчитанные на волосок от лезвия меча или сокрушающего рога. Он искал угол, способ, брешь, чтобы достать противника во имя Света.

– Боже, как он сидит в седле! – прошептал Левон, и Дэйв знал, что это были слова самой высокой, самой священной похвалы, на которую только способен дальри. И это было правдой, это было истинной правдой: при свете заходящего солнца они наблюдали непревзойденное мастерство.

Затем, внезапно, оно стало еще более очевидным: Диармайд еще раз прорвался к правому боку Уатаха и снова нанес удар снизу вверх, целясь в сердце этого зверя. Снова ургах блокировал удар, и снова, как и раньше, контрудар обрушился, подобно падению железного дерева.

Диармайд принял его на свой клинок и покачнулся в седле. Но на этот раз, давая инерции поработать на него, он поднял коня на дыбы и подал вправо, а потом нанес удар своим сверкающим мечом, стремясь отрубить ближайшую ногу слога.

Дэйв вскрикнул от изумления и радости, но тут же замолчал. Издевательский хохот Уатаха, казалось, заполнил собой весь мир, а за ним армия Тьмы разразилась хриплым, оглушительным ревом в кровожадном предвкушении.

«Слишком дорогой ценой», – подумал Дэйв, страдая за находящегося внизу человека. Потому что, хотя слог и лишился конечности и представлял теперь меньше опасности, чем раньше, левое плечо Диармайда распорол его острый рог. В исчезающем свете они видели, как из глубокой рваной раны течет темная кровь.

Действительно, подумал Дэйв, этот противник слишком превосходит человека, и не человеку с ним сражаться. Торк был прав. Дэйв отвернулся от ужасного ритуала, разыгрывающегося перед ними, и при этом увидел, что Пол Шафер, стоящий поодаль на гребне холма, смотрит на него.

Пол заметил взгляд Дэйва и выражение боли на его лице, но его мысли ушли слишком далеко по извилистым тропам памяти.

Он вспомнил Диармайда в тот первый день, когда они прибыли во Фьонавар. «Персик!» – назвал он Дженнифер и нагнулся, целуя ей руку. А затем повторил это слово и этот поступок через несколько минут, лениво прыгнув в высокое окно, чтобы с насмешкой предстать перед Горлисом.

Еще одна картинка, еще одна экстравагантная фраза: «Я сорвал самую прекрасную из роз в саду Шалхассана», когда он снова выбрался к Кевину, и Полу, и людям из Южной твердыни из благоухающих садов Ларэй Ригал. Всегда экстравагантность, шутливый жест, маскирующий столько глубоко скрытой правды. Но эту правду можно было увидеть, если знать, куда смотреть. Разве он не заслонил собой Шарру потом, в тот день, когда она пыталась убить его в Парас Дервале? А затем, накануне путешествия к Кадер Седату, попросил ее стать его женой.

И сделал Тигида своим поручителем.

Всегда этот жест, отвлекающий блеск стиля, скрывающий то, каким он был по сути, за последней запертой дверью своей души.

Пол вспомнил, страдая на этой ветреной возвышенности, не желая снова смотреть вниз, как Диармайд отказался от притязаний на трон. Как в тот момент, когда судьба, казалось, описала полный круг, когда Джаэлль уже собиралась заговорить от имени Богини и провозгласить Верховного короля именем Даны, Диармайд сам принял решение, небрежно произнес те слова, которые, как он знал, были правильными. Хотя Айлерон поклялся, что готов убить его всего за несколько мгновений до этого.