Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оказалось, Башмаков прискакал в Москву. Увидев Данилу, был сильно недоволен:
— Тебе ж было велено при Настасье-гудошнице находиться!
— Я и делал, что велено, — и Данила рассказал про подземное путешествие вкупе со своими домыслами.
— Узник там у Обнорского, говоришь? — Башмаков задумался. — Ну, что она Деревнину не слишком солгала — и то ладно. Быть того не может, чтобы всю правду сказала. Что-то еще ей известно. Ты все припомнил? Ничего не забыл?
Данила задумался.
— Мы там под землей мыкались, где наверху — боярские и княжеские дворы. Может, Обнорский подкоп готовит? Выкрасть что-то хочет? А она — разведать и опять Деревнину донести? Чтобы врага чужими руками погубить?
— Коли бы она только этого хотела, то поболе бы подьячему рассказала. А так — натравила его, как пса, чтобы он, отыскивая убийцу младенца, всюду следов Обнорского искал. Это, Данила, хитрая игра. У нее, как у лисы, сто хитростей в запасе. Узник… Не узница ли?
— Какая узница, Дементий Минич?
— Боярыня Троекурова пропала бесследно. Коли Обнорский вокруг троекуровского двора петли метал, то не он ли ее свел?
— А кой ему прок держать под землей боярыню? И кой прок Настасье ту боярыню вызволять? Может, там иной человек? И покойник Бахтияр того человека искал?
— Не знаю, Данила. Темное там дело. Ладно, коли все сказал, то ступай, да Разбойного приказа пока берегись.
Данила поклонился и вышел из горницы, отведенной Приказу тайных дел. Ему и самому не хотелось еще раз встречаться с Евтихеевым.
Поев наскоро и сменив деда Акишева, он продолжал врачевать в сарае больного Павлинку. Дело шло к вечеру. Вдруг дверь распахнулась, на пороге встал Богдаш.
— Бросай коня! Пусть с ним дед сам возится! Знаешь, что стряслось?
— Нет, откуда?
— Тот купец из Саадачного сидельца прислал! К нему пришли за джеридами с бирюзовым череном!
— Башмаков!..
— Собирайся, а я до приказа добегу. Там Ивашка-истопник на хозяйстве оставлен, он скажет, где Башмаков. С утра там был. Не пришлось бы добычу в Коломенское везти!
Конюхам повезло — Башмаков был в Кремле, то уходил, то приходил, кого-то к нему приводили, за кем-то он посылал. Когда Богдаш вернулся с этой новостью, Данила уже сдал аргамака с рук на руки конюху Фомке Мокрецову и вычесывал из волос сено, сильно тоскуя при этом о потерянной в кабаке шапке.
Они побежали на торг и обнаружили в лавке Ермака Савельевича человека, которого уж видеть спокойно не могли. Вечно он встревал в дела со своей дуростью, и на сей раз тоже вляпался в розыск, где и без него несуразиц хватало. Но делать нечего — конюхи подхватили сердитого Стеньку и, переругиваясь, препроводили его в Приказ тайных дел. Башмаков еще не уехал и был немало удивлен, признав в молодецкой добыче буйного земского ярыжку.
— Ты как там оказался? — спросил он строго. — На что тебе джид? У тебя вон дубинка есть, ею управляйся!
— Твоя милость, Дементий Минич, откуда ему про джиды знать? Это его кто-то научил! — встрял Богдаш. — Нешто я не знаю, как оно делается? Подучат простака да и подсылают — нет ли какой ловушки? Вот он нам попался, а мы, дураки, на него клюнули!
— Да, умнее было бы проследить, к кому он пойдет рассказывать про джид, — согласился Башмаков. — Но коли уж он здесь — допросим.
Стенька знал, что невысокий, не обремененный дородством дьяк, может, ближе к государю, чем кровная родня. И лучше бы всю жизнь слушать громкую ругань подьячих Земского приказа, чем встретиться взглядом с этими спокойными строгими глазами. Потому он и рухнул на колени:
— Твоя милость, все скажу! Да только не при них!
Данила и Богдаш переглянулись.
— Дурак-то он дурак, так дурака подучить несложно, — сказал Богдаш. — Мы-то выйти можем, а не натворил бы чего с твоей милостью наедине.
— Ты уж совсем, Желвак, меня низко ставишь, — усмехнулся Башмаков. — Что ж я, младенец или красная девка? Ступайте оба, ждите за дверью.
И чуть заметно подмигнул.
Понять его было несложно — вряд ли Стенька, стоя на коленях и таращась на дьяка в государевом имени, станет думать, плотно ли прикрыта дверь. Данила с Богданом, поклонившись, вышли и тут же пристроились у косяка подслушивать. Там же был истопник Ивашка, он посмотрел на молодцов неодобрительно, однако спорить не стал — мало ли что у Башмакова на уме.
— Ну, сказывай, как там тебя…
— Земского приказу ярыга Аксентьев Степан!
— Сказывай. Кто тебе про персидский джид рассказал и для чего тебе то оружие понадобилось.
— Да разве ж я похож на убийцу, твоя милость батюшка Дементий Минич?! — возопил Стенька. — Сам я на след того джида напал, бегая по розыску подьячего моего, Гаврилы Михайловича!
— И где же ты впервые про тот джид слышал?
Стенька несколько замялся.
— Вижу, ты молодец лихой, набедокурил, а признаться боишься, — сказал проницательный Башмаков. — Говори как есть. Коли ты в чем перед Земским приказом грешен, так я тебя отмолю! Когда впервые услыхал про джид?
— Я, батюшка Дементий Минич, подьячих прогневал, — неохотно повинился Стенька. — И сказали мне добрые люди, что есть такая молитва, на умягчение начальства, а знает-де ее старец, что у Девяти Мучеников сидит, и он той молитве учит, и я к тому старцу пошел…
— Ну так что ж тут плохого?
— Я к нему пошел… а должен был на торгу ходить… — признался Стенька. — А коли прознают, что меня в тот день на торгу не было…
Про то, как он устроил переполох на весь Кремль, Стенька докладывать не стал — докопается дьяк, тогда и можно будет повиниться, а не докопается — тем лучше!
— Понятно. И, шастая у Девяти Мучеников, ты нечаянно многое разведал, сказать же боишься — как бы тебе за твое рвение сперва не прописали батогов?
— Именно так… — горестно признался Стенька.
— Батогов не будет. Ну?
И Стенька изложил все по порядку — как искал старца у храма, как пристал к нему человек по имени Федот (тут же, закатив глаза к потолку, Стенька описал его наружность, острый нос, седые виски и мохнатую бороду), как тот Федот завел его на какой-то двор, где лежал в подклете больной старец, как пришли Никита Борисович и Демьян Петрович…
— Каким князьям, говоришь, тот Никита Борисович служит?
— Князьям Унковским, батюшка Дементий Минич.
— Сдается, нет на Москве таких… Иванушка!
Старый истопник был за дверью, отодвинул Данилу с Богданом и вошел.
— Сделай милость, сходи в Разрядный приказ, вели кому-нибудь из старых подьячих ко мне прийти. А ты продолжай.
И Стенька описал подклет, поведал, как всю ночь клевал носом возле помирающего старца, как повздорил с Федотом и сбежал, как набрел на истинного старца, но молитву взять не успел — за ним погнались пятеро подозрительных людишек. Про хворобу свою, понятное дело, рассказывать не стал.