— Да тише вы! — крикнул Данила. — Всех псов переполошите! Скажи лучше, Богдаш, куда этого молодца везти?

Богдаш, собиравшийся было продолжать гневные речи, замолчал, размышляя.

— Не на конюшни же, — подсказал Данила. — Приказы все закрыты. Сдать его некому. Не в Коломенское же.

— А на конюшни. Свалим в сарае, свяжем покрепче…

— Его сперва в чувство надо привести. Иначе окажемся с мертвым телом на руках. И куда его девать? А у него еще и сказку отобрать надобно, — как можно убедительнее говорил Данила.

Будь тут Семейка — живо бы Желвака утихомирил одной своей улыбкой и прищуром серых прозрачных глаз, одним своим ласковым «А ты погоди суетиться, свет…».

— Сказку… — пробормотал Богдаш. — Ну, ярыжка, заварил ты кашу…

Данила хотел было брякнуть, что пленного брать додумался сам Желвак, но промолчал. В тот миг это было очень разумным решением — раз уж загадочные гости купца Клюкина выскочили за ворота, хватать кого-нибудь и увозить, а разбираться уже потом. Более того — Стенька успел крикнуть, кого именно следует хватать. Тогда все это казалось замечательно. Теперь, как подумаешь, — бабушка надвое сказала. С одной стороны, конный наскок спугнул налетчиков Обнорского, и они уже разбежались с гостеприимного двора. С другой — и Стенькино явление могло показаться им достаточно подозрительным, чтобы скрыться. Вот и думай…

— Вот что, — решил Богдаш. — Сказку отбирать будем сейчас же. Но ему легко отпереться — мало ли, гостил у купца, решил ради баловства заморочить голову какому-то ярыжке. Все это похождение с двумя старцами — не доказательство его вины, а на большой дороге с кистенем никто из нас его не видал. Поэтому ты, Данила, скачи на Неглинку, буди девок, пусть отведут тебя к куме. Девки наверняка знают, где она с ватагой прячется. И куму хоть в тычки гони… да на конюшни к нам и гони! Вот коли она его опознает, то, выходит, все было не зря. И она-то уж получше нас знает, о чем его, сукина сына, спрашивать. Поезжай!

Решение Желвака Данилу не обрадовало. Умнее было бы придумать, куда спрятать добычу до приезда Башмакова. К тому же расставание с Настасьей после подземных блужданий было малоприятное. Если теперь свалиться ей на голову — восторга будет маловато.

Он хотел возразить, но встретил такой взгляд исподлобья, что передумал.

— Стало быть, на конюшнях увидимся?

— Стало быть, так. У Семейки.

Данила развернул Рыжего и пустил сперва рысью, потом вскачь.

Забраться с пленником в домишко на конюшенных задворках, где жили Семейка с Тимофеем, — не так уж глупо. Пойдет ли только туда Настасья? И как ей объяснить Богдашкины подвиги? Глупость же, коли вдуматься… и сам Данила сгоряча той глупости способствовал…

Нелепая мысль родилась, как если бы, помня скоморошью присказку, корова яичко снесла. Что, коли Богдаш, посылая Стеньку в разведку, заранее предвидел — шалый ярыжка натворит дел, расхлебать которые без Настасьи невозможно? И он ее таким неожиданным образом на свидание выманивал?

Данила помотал башкой, взяв за образец Голована. Его домыслы уж ни в какие ворота не лезли. Однако потащился же Богдашка ночевать на Неглинку, чтобы сдать Данилу с рук на руки Настасье, как будто Данила — малое дитя! Впрочем, увидев Настасью, любезничать не стал, говорил кратко и ушел без промедления. Черт ли его разберет!

А вот другая мысль Данилу развеселила — оставшись вдвоем, не подерутся ли Стенька с Желваком? Мало того что между ними — то приключение со Стенькиной женой, так еще и порванный кафтан!

Все ворота уж были заперты, но у конюхов Аргамачьих конюшен имелись на сей предмет особые подорожные — показывать сторожам-воротникам. Да многие их и знали в лицо. Данила уже достаточно освоился в Москве, чтобы выбрать самые для себя подходящие Никитские ворота. Он поскакал по ночным улицам, удивительно тихим и просторным. Рыжий под ним все делал так, как следует, без понукания — конь был опытный, умел и силы поберечь, и резвость показать. Вот только у всадника в голове была сумятица.

Тогда Настасья вывела его под Неглинкой в дом деда, или кем он ей приходился, и едва ли не взашей вытолкала. А у него тоже норов есть, он не стал перед кумой унижаться, ушел грязный, даже рожу не ополоснув. И что же — ломиться к ней ночью? Впусти, мол, кума, без тебя совсем пропадаем?

Но сейчас оба после неудачной подземной вылазки остыли, и она его ни в чем упрекать не станет, и ему уже не хочется послать куму ко всем чертям. А как показать ей, что хоть и прискакал первый мириться, однако гордостью не поступился? Вот как это девке показать?

На Неглинке уже было тихо, лишь кое-где горел в окошках свет. Данила поехал будить Матрену Лукинишну, но старухи дома не случилось — не иначе, по соседству роды, как же без нее обойтись? Тогда Данила, привязав Рыжего за сараем, отправился на поиски Феклицы. Девка живет через двор от Федосьицы, да Федосьица в такое время давно уж спит.

Но в окошке былой полюбовницы горел свет. Сперва Данила решил, что с кем-то пирует, потом расслышал детский плач. Видно, заболел крестник Феденька. Ему сделалось малость стыдно — столько времени носу к крестнику не казал.

У Феклицы было темно, однако на стук девка не отозвалась. Данила догадался — она у подружки, помогает ходить за Феденькой. Тогда он, набравшись духу, взошел на невысокое крыльцо и постучал.

— Кого там еще беси несут? — недовольно крикнула Федосьица.

— Я это, Данила.

— Другого времени не нашел?

— Феклицу ищу. Думал, у тебя она.

— У меня. Заходи уж, что на крыльце стоять…

Дверь отворилась. Данила миновал сенцы, вошел в горницу. Феклица вышла навстречу из-за синей занавески. Федосьица показаться не пожелала.

— Что там с Феденькой? — спросил Данила.

— Животом мается. Он же ползает всюду. Травы какой-то в рот набил. А ты чего в такую пору притащился?

Очевидно, Федосьица успела наговорить подруге про Данилу всяких пакостей.

— Служба. Настасьицу ищу.

— Служба, говоришь? Это какая же? При постельке? — с тем Федосьица выглянула, однако не вышла.

— Настасья человечка одного в лицо знает, должна опознать, — говоря это, Данила уже начал по дурной своей привычке раскачиваться.

— Врешь ты все. Человечек ему среди ночи!

— Ты, Феклица, довела бы меня до того двора, куда старчище-Игренище ватагу привел, — попросил Данила, — а я в долгу не останусь. Новую повязку с косником куплю. Или сережки. У меня тут и конь привязан. Туда доедем, обратно довезу.

— Теперь Феклицу высмотрел! — крикнула Федосьица. — Что, не дала тебе Настасья? Может, и про меня, грешную, наконец вспомнишь? Коли Настасья нос дерет, да Феклица нос дерет, так и я буду хороша!

Тут лишь до Данилы дошло, что Федосьица не совсем трезва.

Он вспомнил, что о ней говорили конюхи. Как-то они догадались, что сбившаяся с пути девка очень скоро и зелено вино распробует, не только сладкие наливки.