Конечно, владелец лавки был прав. Наступало совершенно новое время для всей страны. Тринадцатую поправку к Конституции, уже принятую Конгрессом, сейчас предстояло ратифицировать необходимому количеству штатов. Первым это сделал Иллинойс. Даже жалкий президент Конфедерации признал необходимость перемен, хотя и от отчаяния, как считал Билли, а отнюдь не по убеждению. Дэвис, которого вполне могли повесить по окончании войны – если бы поймали, конечно, потому что любой разумный человек на его месте сбежал бы, – в середине марта подписал закон, позволяющий чернокожим служить в армии. Билли счел этот жест и печальным, и недостойным одновременно.

Изо всех сил стараясь не обращать внимания на нараставшую боль в груди, Билли медленно пошел в сторону редакции «Леджер юнион», чтобы узнать, нет ли еще новостей. Путь его проходил мимо большого пивного салуна, наполненного людьми, которым через некоторое время предстояло тащиться вверх по холму – на заводе Хазардов вскоре начиналась дневная смена. Он пошел дальше по улице, в конце которой находился украшенный флагами вход в вербовочную контору.

За три дома до угла он остановился, увидев странную сцену. Трое грубых мужчин загораживали вход в контору перед широкоплечим чернокожим парнем, стоявшим на улице. На одном из белых был грязный армейский мундир. Билли узнал Фессендена, того самого, который когда-то оскорбил Бретт. На лице черного парня отразилась тревога.

– Катись отсюда, черномазый, – сказал один из троицы.

Он поднял с земли довольно большой камень и со смехом швырнул его в ноги парню. Камень с мягким шлепком упал в дюйме от носка старого потрескавшегося ботинка.

– Да уж, катись обратно на завод и вкалывай, – так же весело подхватил Фессенден и, лениво откинувшись назад, оперся локтями о поручень крыльца. – Боб Ли удирает. Войне скоро конец, и нам не надо, чтобы за нас сражались цветные.

Билли молча стоял у кирпичной стены кафе, закрытого в это время дня. Наклонный деревянный навес над тротуаром скрывал его в густой тени, но чернокожий парень, стоявший лицом к зданию, видел его. А Фессенден с дружками – нет. Всматриваясь в бедно одетого негра, Билли начал машинально водить большим пальцем по промасленному ремню для бритвы.

Парень был очевидно напуган, но все же сказал, судорожно сглотнув:

– Мне не нужны неприятности. Я просто хочу записаться, пока можно… – И сделал шаг вперед.

Молодой прыщавый хлыщ рядом с Фессенденом вдруг что-то выхватил из кармана клетчатых штанов. Раздался щелчок – и негр замер при виде длинного лезвия складного ножа.

– Слыхал, что тебе солдат сказал? Никакие черномазые из этого города армии Соединенных Штатов НЕ НУЖ-НЫ. Так что разворачивайся и вали назад в свою хибару, парень, или куски твоих черных яиц здесь в грязи еще неделю собирать будут. – Он помолчал. – Эй, ты что, не слышишь? Даже стоять не смей здесь, когда белый человек…

– Пропустите его.

Голос, раздавшийся из темно-синей тени, заставил всех троих хулиганов развернуться. Билли вышел на освещенный солнцем тротуар и остановился почти рядом с дверью конторы. Он не видел, кто там внутри, но они явно не решались вмешиваться. Какой же я болван, подумал Билли, сообразив, что безоружен. Фессенден, единственный из троицы, узнал его:

– Эй, Хазард, не лезь не в свое дело!

– Он имеет право записаться, если хочет.

– Право? – загоготал парень с ножом. – С каких это пор черномазые имеют какие-то…

– Пропустите его! – перебил его Билли уже громче.

– Пошли его куда подальше, Лют, – буркнул третий мужчина.

Фессенден почесал щетинистый подбородок и пробормотал:

– Черт, не могу я, парни. Он такой же солдат, как и я, тоже ранен был.

– Я слышал, тебя ранило в задницу, – сказал Билли, – когда ты удирал.

– Ах ты, сукин сын! – взвизгнул Фессенден.

Но первым на Билли бросился прыщавый парень с ножом. Билли быстро попятился к стене, сорвал бечевку с нового ремня, развернул его и со всей силы хлестнул нападавшего по лицу.

– Вот черт… – Тот с визгом выронил нож; от брови до подбородка набух багровый рубец – толстый ремень распорол кожу до крови.

Рана Билли начала пульсировать под плотной повязкой. Внезапно закружилась голова. Согнувшись, но в то же время наблюдая за Билли, прыщавый наклонился за ножом. Билли пинком отшвырнул нож с деревянного тротуара на пыльную дорогу. Фессенден, пожирая его яростным взглядом, обиженно вздохнул:

– Твою мать! А потом ты еще заявишь, что этот ниггер может голосовать… совсем как белый.

– Если ему разрешили умереть за правительство, думаю, он имеет право голосовать за него, тебе так не кажется, Лют?

– Охренеть! – Фессенден презрительно фыркнул и покачал головой. – Что там с тобой сделали в армии? Ты стал просто каким-то гребаным радикалом!

Билли и сам был удивлен не меньше. Он никогда не думал о том, что сказал сейчас, но, вероятно, эти мысли уже давно зрели в нем, и вот теперь особый случай потребовал, чтобы они вышли наружу. Он хлопнул себя ремнем по ноге:

– Радикалом? Что ж… пусть будет так.

Он посмотрел на прыщавого оболтуса и громовым голосом, в лучших традициях старшекурсников Вест-Пойнта, рявкнул:

– А ну, пошел вон отсюда, недоносок! – И взмахнул ремнем. – Это приказ!

Прыщавый не стал медлить и умчался, как олень, едва не сбив с ног Пинкни Герберта, наблюдавшего за всей сценой у дверей своего магазина.

– Можешь входить, – сказал Билли чернокожему парню.

Тот шагнул в сторону Люта Фессендена. Уже проходя мимо, он не ускорил шаг, хотя и шел достаточно уверенно, однако Фессенден лишь наблюдал за ним и, когда парень подошел к двери, отвернулся, не переставая сокрушенно качать головой. Прежде чем зайти внутрь, негр с улыбкой взглянул на Билли.

– Спасибо вам, сэр, – сказал он и исчез за дверью.

Билли поднял ремень, чтобы снова скрутить его. От этого неожиданного движения второй приятель Фессендена заметно вздрогнул. Чувствуя легкую вину, Билли все же воспользовался моментом и начал нарочито медленно тянуть ремень через левую ладонь. Приятель Фессендена отступил подальше.

– Всего хорошего, джентльмены! – снова командным тоном рявкнул Билли.

Испуганный парень подпрыгнул на месте и схватил Фессендена за руку.

– Да отстань ты, чтоб тебя… – Фессенден отмахнулся от него, и двое посрамленных белых быстро скрылись за углом.

Ай как стыдно, сказал себе Билли. Просто непростительно стыдно. Чтобы умерить чувство вины, пришлось вспомнить, что эти двое получили по заслугам.

Пинкни Герберт выбежал на тротуар, чтобы пожать ему руку. О своей ране Билли почти забыл. Он чувствовал себя до безобразия счастливым, гордым собой и – самое главное – живым.

В тот же день на долину обрушился ливень. Чарльз сидел под сенью огромного дуба и читал старую балтиморскую газету, неизвестно как оказавшуюся в Саммервилле, деревушке, куда они с Энди забрели в поисках провизии.