Раненый полковник на заднем сиденье «Лэнд-Крузера» стал кричать на этого мужчину – судя по всему, это был солдат конголезской армии. Тот тут же отвел автомат от моей шеи и принялся размахивать им в салоне машины. В этот момент водитель распахнул дверцу и со всех ног помчался вперед по дороге. Полковник все кричал и кричал – они долго обменивались репликами с солдатом, в то время как тот ходил вокруг машины, продолжая размахивать автоматом. Он осмотрел салон машины, но заглядывать в сумки не стал. Он посмотрел на перепуганного ребенка с сильными ожогами, а затем на женщину с забинтованным лицом, и постепенно напряжение, казалось, спало.

Полковник велел мне сесть за руль, и я переполз на водительское сиденье. От волнения меня так сильно трясло, что я не мог завести машину. У меня отнялся язык, и я был совершенно не в состоянии следовать простым указаниям, доносившимся с заднего сиденья. Наконец я увидел кнопку зажигания. Я нажал ее, и мотор заревел. Я включил первую передачу, и мужчина с оружием опустил цепь на землю. Очень медленно я проехал по лежащей цепи, ожидая в любую секунду услышать пулеметную очередь. У следующего поворота в кустах прятался наш водитель. Меня так и подмывало проехать мимо него.

Остаток пути мы проехали без происшествий. Вне всякого сомнения, я обязан жизнью этому полковнику – полагаю, так он отплатил мне за то, что я спас жизнь ему.

Наконец я добрался до Уэльса и был невероятно рад, что смог увидеть мать прежде, чем она умерла. Это случилось два дня спустя, 17 октября 2008 года. Вместе с тем я не мог избавиться от чувства вины. Пока я планировал отправиться в Конго, она постоянно рассказывала мне о своей инфекции мочевых путей, о том, что у нее в моче были какие-то «ошметки». Но я так и не понял, в чем дело, пока не узнал, что она попала в больницу, – тогда-то меня и осенило, что, должно быть, у нее образовалось соединение между мочевым пузырем и кишечником – пузырно-кишечный свищ. Как правило, он появляется из-за воспаления толстой кишки, так называемой дивертикулярной болезни, когда образуются дивертикулы – выпячивания стенки кишечника, которые в итоге могут проникнуть в мочевой пузырь. Теперь, когда вспоминаю об этом, у меня в голове не укладывается, как я мог упустить из виду столь очевидный диагноз – не думаю, что когда-либо смогу себя за это простить.

Понятия не имею, сколько жизней спас за свою карьеру: мне часто задают этот вопрос, но я никогда не знаю, как на него ответить. Бывают запоминающиеся или волнующие операции, часть которых я описал в этой книге, когда знаю наверняка, что без нее пациента ждала бы неминуемая смерть. Но значит ли это, что, не будь меня там, ему не помог бы кто-то другой? Кроме того, работая в зоне боевых действий, я зачастую так никогда и не узнаю́, чем все в итоге закончилось для пациента.

Наверное, такие вопросы лучше всего оставить философам. Для хирурга же, столкнувшегося с кем-то в нужде, естественная реакция – помочь человеку. Причем, разумеется, это желание становится намного острее, когда перед тобой любимый человек. Я не смог спасти свою мать, и было ужасно заманчиво начать рассуждать, как бы все сложилось, если бы диагноз был поставлен раньше. Точно так же я был не в силах остановить неумолимый прогресс болезни отца, несмотря на все старания.

В конце 2003 года у него случился рецидив рака толстой кишки, впервые диагностированный годом ранее. Мама с папой тогда жили все время со мной. Иногда мама уезжала в Кармартен, чтобы отдохнуть, оставляя на меня уход за отцом, и приходилось совмещать его с работой в больнице. Я старался изо всех сил, чтобы ему было комфортно. По утрам, чтобы облегчить кишечную непроходимость, я вставлял ему назогастральную трубку и высасывал из желудка с литр жидкости. В обед я приходил с работы домой и ставил ему капельницу, чтобы не допустить обезвоживания.

Он сказал, что не хочет покидать меня и мою мать, что хочет прожить как можно дольше. Мои коллеги из больницы «Челси и Вестминстер» были просто невероятны – они из кожи вон лезли, чтобы помочь мне пережить эти тяжелые времена. Доктор Нейл Сони, один из анестезиологов интенсивной терапии, даже установил в шее отца центральный катетер, чтобы избавить его от необходимости есть самостоятельно, и каждые два дня в больнице добрые люди выдавали мне трехлитровую емкость с питательным раствором. Я даже брал у отца кровь на анализ и время от времени проводил ему дома переливания.

Как бы то ни было, он явно умирал, а мне и без того приходилось тяжело: семья одного скончавшегося пациента обвинила меня в халатности, и дело было передано на рассмотрение в Генеральный медицинский совет. Над моей головой словно повис дамоклов меч, готовый в любое мгновение обрушиться на меня. Дело о халатности стало для меня особенно неприятным, потому что этот пациент мне очень нравился. Я был уверен, что мои действия никак не связаны с его смертью, и не мог понять, почему на меня все так ополчились. Я был в полном раздрае и всерьез подумывал о том, чтобы уйти из хирургии.

Полеты всегда были одной из моих страстей, начиная с детского увлечения сборными моделями самолетов и заканчивая вступлением в ряды кадетов Королевских ВВС в школе. Вдохновленный Рэем Робертсом, в шестнадцать лет я получил лицензию пилота планера, а в семнадцать – свидетельство частного пилота. Полеты были важной частью моей жизни, и, став консультантом, я решил получить и свидетельство пилота гражданской авиации. Купив маленькую «Сессну», я тратил все свободное время, чтобы набрать необходимое количество часов полета. В итоге я получил еще и квалификационную отметку пилота-инструктора, и свидетельство пилота вертолета.

После того как, будучи подростком, я подчинился воле отца и согласился отказаться от службы в Королевских ВВС, где летал бы на вертолете, я стал вместо этого врачом.

Я откликнулся на вакансию в авиакомпании Astraeus Airlines, прошел собеседование, и меня пригласили на испытательный полет, который должен был пройти на авиатренажере в аэропорту Гатвик. Мне предстояло перелететь на «Боинге-737» из одного заданного пункта в другой, а также самостоятельно посадить самолет. В день испытания я все утро прослушивал инструктаж о системах «Боинга-737», его приборах и о том, что именно требовалось сделать, а после обеда начался сам испытательный полет. Имея за плечами свидетельство пилота гражданской авиации, а также допуск к полетам по приборам, я чувствовал себя весьма уверенно. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было наивно с моей стороны, если не сказать самонадеянно – следовало лучше подготовиться и, наверное, потренироваться дома на компьютерном симуляторе. Но у меня было столько дел, и дни пролетели так быстро, что это и в голову не пришло.

Расположившись в кабине тренажера, я с ужасом понял, что совершенно не вижу показаний приборов в очках, которые были на мне надеты. Я всегда надевал для работы довольно толстые очки.