Можно привести и еще одно мнение, высказанное Отто Вагенером, начальником штаба СА в 1929 году. Он был буквально влюблен в Гитлера, смотрел на него снизу вверх, как на некоего полубога, и вместе с тем Вагенер был озадачен. Он полагал, что в Гитлере есть «азиатская страсть к разрушению» и что его периодические вспышки ярости – это не гений, а ненависть, и рождена она глубоким чувством неполноценности, и что «это не германский героизм, а жажда мести, достойная гунна» [3]. При всем глубочайшем восхищении Гитлером Отто Вагенер видел в нем «нечто чужое».

Может быть, даже лучше сказать – нечто потустороннее?

IV

Адольф Гитлер культивировал отчужденность. Его мало кто видел вообще. A встречался он, как правило, только с ближайшими сотрудниками и даже для таких людей, как Франц Пфеффер, был фигурой отдаленной. Очень и очень немногие могли обратиться к нему, используя обращение «Du», эквивалент русского «ты». Обращение «мой фюрер» еще не полностью прижилось, близкие сотрудники обычно за глаза называли Гитлера «Der Chef» – «шеф», «хозяин».

Ханфштенгль настоял на праве обращаться к шефу обычным образом – господин Гитлер, но это позволялось только ему, да разве еще «придворному фотографу» Генриху Гоффману.

Гитлер – по-видимому, совершенно сознательно – дублировал многие функции своих подчиненных и устраивал так, что их зоны ответственности пересекались. Ссоры были неизбежны – а арбитром мог быть только он. Никто никогда из его антуража не знал всех планов хозяина – всей полнотой информации владел только он.

Никаких формально созданных комитетов не существовало – фюрер не хотел быть связанным никакими рекомендациями, важные решения принадлежали только ему одному.

Грегор Штрассер говорил, что при разговоре один на один Гитлер был в состоянии подавить любого человека – и не логикой аргументов, а просто напором и силой личности. У самого Штрассера, положим, хватило бы характера выстоять любой напор, но он был уверен, что Гитлер способен находить уникальный баланс между незыблемостью цели и гибкостью в поиске путей ее достижения.

Так что он с шефом не спорил. Хотя и считал, что его страсть к секретности – просто результат недоверия к людям и суетного желания казаться всеведущим. Штрассер вообще полагал, что Гитлер живет без всяких связей с другими людьми и что вообще в Адольфе Гитлере есть нечто странное:

«Он не пьет, не курит, ест только овощи и не трогает женщин – ну и как вообще он может понимать что-то человеческое?»

А еще Штрассер не одобрял рабочий стиль Адольфа Гитлера.

Фюрер никогда и ничего не делал систематически, все было подчинено порывам вдохновения. У него не было понятного расписания. В новом здании главного штаба НСДАП, называвшемся Коричневый дом, у Гитлера была огромная рабочая комната. В ней на стене висел портрет Фридриха Великого, в углу был установлен грандиозный бюст Бенито Муссолини, курить в рабочей комнате фюрера было запрещено, но сам он там почти не показывался.

Регулярных рабочих часов не существовало. Важные встречи срывались. Путци Ханфштенгль должен был ловить фюрера на лету, если хотел быть уверенным, что интервью с иностранными журналистами все-таки состоится. И тем не менее – система работала. Сотрудники Гитлера с готовностью принимали его экстравагантный стиль руководства, и что интересно – он нуждался именно в людях, способных претворить его «директивы» в жизнь. Идеология принадлежала ему – практические пути ее осуществления искали другие.

В каком-то смысле Гитлер был магом, нуждавшимся в волшебной палочке. Взмах палочкой был его делом. Превращение заклинания в реальность – делом его окружения. Это, конечно, было странным устройством дел.

Но оно не шло ни в какое сравнение со странностями в его личной жизни.

V

Женщины всегда слетаются на огонек славы – и Адольф Гитлер не был в этом смысле исключением. Вокруг него вился целый рой красавиц, и он, несомненно, любил их общество.

Даже произносил комплименты – как говорили потом, крайне неуклюжие.

Он совершенно не знал, как вести себя в обществе, и в своей простодушной манере мог запросто назвать аристократическую даму «графинюшкой». Светские промахи ему охотно прощали, но дело было в том, что Адольф Гитлер в общении со своими обожательницами никогда не шел дальше комплиментов.

B отличие от Муссолини, Гитлер никогда не показывался на публике ни в каком костюме, который был бы хоть сколько-нибудь неформальным. И избегал любого физического контакта – не только с женщинами, но и с кем-либо. Вместе с тем время от времени производил какие-то странные попытки к «порыву любви» – однажды, например, бросился на колени перед женой Путци Ханфштенгля. Был случай, когда он «сделал заход» в сторону Генриетты Гоффман, дочери своего фотографа.

Все это ни к чему не вело – главным образом, из-за недостатка настойчивости.

После первоначального нелепого порыва страсти никаких дальнейших действий не следовало. И если в случае с вполне замужней Хелен Ханфштенгль это понятно, то за Генриеттой Гоффман вполне можно было бы и поухаживать, и наверное, не без успеха. Но нет, ничего подобного Гитлер не предпринял, так что Генриетта благополучно вышла замуж за Бальдура фон Шираха.

Но вот отношения Адольфа Гитлера с его племянницей Гели Раубаль явно пошли по другому пути. Собственно, ничего определенного об этих отношениях сказать нельзя. Известно только, что была она девушкой славной, веселой и – теоретически – помогала матери в ведении домашнего хозяйства «дяди Адольфа».

Он был к ней явно привязан и осыпал всевозможными подарками. Любящий дядюшка возил ее с собой и в театры, и в модные рестораны, и на пикники, время от времени устраиваемые кем-нибудь из меценатов НСДАП. Гитлер оплачивал ее уроки пения, не сетовал на плохую учебу – она как бы училась в Мюнхенском университете, тоже чисто теоретически, а когда узнал о ее романе с Эмилем Морисом, своим шофером и телохранителем, впал в такую ярость, что Морис был уверен, что его сейчас пристрелят. Но обошлось – Гитлер его просто уволил.

А потом Гели Раубаль умерла. Согласно официальной версии, 18 сентября 1931 года она покончила с собой, застрелившись в квартире своего дяди Адольфа Гитлера, выстрелив в себя из его пистолета. Вроде бы после ссоры с ним. Но обстоятельства этого самоубийства – если это было самоубийство – неизвестны до сих пор.

Полицейское расследование проводилось с явным пристрастием и с желанием поскорее закрыть дело, а сочные подробности извращенных отношений между дядей Адольфом и его племянницей Гели базируются на двух источниках, и оба они крайне недостоверны.

Источник номер один – Отто Штрассер.

Он рассказывает и о порнографических рисунках Гитлера, моделью для которых послужила Гели, и о том, что рисунки эти «пришлось выкупить у неизвестного шантажиста», и о том, что именно делали дядя с племянницей, оставаясь вдвоем. Беда только в том, что все подробности в рассказах Отто Штрассера известны только со слов самого Отто Штрассера. А он, надо сказать, был умелым пропагандистом и к 1931 году Гитлера глубоко ненавидел – тот исключил его из НСДАП.