Председатель. Поехал ли Савинков в штаб, зная инструкции правительства, в соответствии с ними или по собственной инициативе?

Керенский. И то и другое. Понимаете, он организовал конференцию всех комиссаров в штабе 24 августа (о чем я даже не знал или забыл), чтобы обсудить разные предложения реформ; в то же время было необходимо прийти к решению по многим срочным вопросам, например, об Офицерском союзе, об отправке войск и т. д. Что же касается вопроса об обнародовании закона о смертной казни, за исключением Петроградской области, то его также нужно было решать, и я попросил Барановского поехать с Савинковым, чтобы военным делам было уделено больше внимания. [Помню, что в этой самой комнате я встречался с Савинковым, двумя моими коллегами (Якубовичем и Тумановым) и с Барановским. Мы занимались определением области, которую следовало исключить из юрисдикции главнокомандующего после того, как Петроградский район будет передан под юрисдикцию Ставки. Тогда же было решено, что Барановский также поедет в Ставку.]

Председатель. Что было вам доложено, и знали ли вы, что Савинков брал с собой Миронова, и какова была цель этого?

Керенский. Нет, я не знаю о Миронове. Я помню, что через день после его отъезда я хотел, чтобы Миронов организовал так, чтобы за передвижениями отдельных людей велось наблюдение. Я послал за Мироновым. Мне сказали, что он поехал в Ставку с Савинковым.

[В то время Н. Д. Миронов возглавлял департамент контрразведки при Генеральном штабе Петроградского военного округа. Его прибытие в Ставку с Савинковым вызвало значительную тревогу и чрезвычайное раздражение.

«Я знаю, — возбужденно сказал Савинкову Корнилов, — Керенский хочет арестовать ценного офицера… Он отправил с вами Миронова, этого профессора санскрита. Я знаю, что Миронов замешан в политическом шпионаже. Он приехал сюда, чтобы следить за нами…»

«Миронов приехал с моего разрешения, — ответил Савинков. — Керенский даже не знал, что он едет со мной…»

«Все равно, я предупреждаю вас, если Миронов осмелится арестовать здесь кого-нибудь, я прикажу его застрелить моим текинцам (солдаты-азиаты)».

«Он не может никого арестовать без моего приказа», — заметил Савинков.

Это красноречивый отрывок из разговора Савинкова с Корниловым 24 августа. Тревогу, вызванную приездом в Ставку Миронова, быть может, легче понять в свете того факта, что Савинков намеревался предпринять решительные меры против Главного комитета Союза офицеров и политического отдела штаба в связи с полученной информацией о заговоре.]

Председатель. Какой рапорт о своей поездке в штаб представил Савинков?

Керенский. Не слишком подробный. Он сказал мне помимо прочего, что в первый день (23 августа) Корнилов принял чрезвычайно возбужденный и непримиримый тон в отношении меня. И только после долгих переговоров Савинкову удалось смягчить эту враждебность, и после его отъезда сам Корнилов или его представитель — не помню кто — позвонил Савинкову и попросил его передать мне, что Корнилов желает сотрудничать со мной и что он предан мне.

В то же время Барановский, который также возвратился, сказал мне, как я уже упоминал, что атмосфера в штабе была невыносима, что «даже невозможно там упоминать ваше имя», что «практически никакая работа не делается», потому что за всеми столами невозможно ничего услышать, кроме политических дискуссий.

[Я должен здесь упомянуть, что один из наиболее неожиданных аспектов политики Корнилова состоял в том, что с момента его назначения Верховным главнокомандующим все вопросы — военные, стратегические или касающиеся фронта — полностью перестали интересовать штаб. То, что было главным предметом моих обсуждений с Алексеевым и Брусиловым, теперь отошло на задний план. Я помню, как по нескольким поводам я выражал удивление таким увлечением политикой, когда такие вопросы вообще не должны были обсуждаться.]

Председатель. Говорил ли вам Савинков о своем предложении не объявлять введение военного положения в Петрограде до того, как к городу подойдет 3-й корпус?

Керенский. Да, говорил. Но я подчеркнул, что не придаю какого-либо значения продвижению полка, что я считаю задержку совершенно излишней, что меры эти необходимы в свете изменившихся обстоятельств и что введение военного положения должно быть обнародовано, не дожидаясь новых войск. Итак, вы видите, я не согласился с Савинковым. Правительство не обсуждало, в частности, этот вопрос.

Председатель. А он доложил только вам лично?

Керенский. Насколько я помню, ни одного доклада не было сделано правительству по этому вопросу, если не считать заявления об общих результатах его поездки в штаб.

Председатель. А разве тогда не намеревались послать Терещенко с миссией в штаб и с какой целью?

Керенский. О какой миссии вы говорите?

Председатель. О той, что последовала сразу после возвращения Савинкова. Какова была причина этого?

Керенский. Он посетил штаб в июле и привез новости, что Филоненко интриговал против Лукомского.

Либер. А что насчет его визита перед поездкой В. Львова?

Керенский. О да. Он поехал в Ставку по своим делам и, возможно, захотел лично обсудить общую ситуацию. По-моему, в то время Маклаков должен был поехать туда — в то время назначение его послом в Париж находилось на рассмотрении.

Председатель. Значит, не было связи между визитом Терещенко и миссией Савинкова?

Керенский. Я думаю, что это несущественно. В то время это не занимало моего внимания. [Но сейчас я могу сказать определенно, что это не имело никакого отношения к миссии Савинкова.]

Раупах. Могу ли я спросить, возражал ли сам Барановский против того, чтобы сопровождать Савинкова в Ставку?

Керенский. Он поехал как глава военного кабинета, главным образом для того, чтобы расследовать вопрос (об исключении территории Петрограда из подчинения Ставке) с военной точки зрения, и он только присутствовал на собрании, на котором этот вопрос обсуждался.

Раупах. Значит ли это, что он получил инструкции насчет исключения Петрограда?

Керенский. Военные власти всегда были против исключения Петрограда, равно как и Якубович и князь Туманов на собрании в моем кабинете, о котором я уже упоминал. Однако по своим соображениям я желал разъяснить военный аспект этого вопроса Корнилову, и, поскольку все здесь были более или менее единодушны, Барановский был отправлен в Ставку, чтобы защищать мою точку зрения.

Параграф 16

Шабловский. Когда вы в первый раз обсуждали со Львовым вопрос реорганизации и укрепления правительства, кто инициировал дискуссию и каковы были конкретные предложения, сделанные В. Львовым?

Керенский. Я не проводил с ним такой дискуссии.

Шабловский. Какие конкретные предложения он сделал?

Керенский. Среди бесконечного потока людей, приходивших ко мне со всякого рода серьезными предложениями или «планами», полезными советами и праздными разговорами (при этом каждый был убежден, что истинная причина всех бедствий в том, что я не прислушался к нему),