правительства и что, как только недоразумения развеются, он получит приказ остановиться. Затем он добавил, что находится в распоряжении письменного приказа на этот счет. Сначала он не показал мне этот приказ, и я не имел оснований сомневаться, что обманут им. Наверное, он сомневался, стоит ли предъявлять его, но в конце концов сделал это. Приказ был совершенно ясен и точен.

Председатель. Вы были настолько любезны, что передали его мне.

Керенский. Вы это знаете… Он очень умно составлен. Я читал приказ. Я знал Крымова и всегда глубоко уважал его, как человека с умеренными взглядами, но весьма честного и порядочного. Я встал и медленно приблизился к нему. Он также встал. Он видел, что приказ произвел на меня огромное впечатление. Он подошел к этому столу; я остановился довольно близко от него и тихо сказал: «Да, генерал, я понимаю. Несомненно, вы очень умный человек. Благодарю вас». Крымов понял, что роль, которую он играл, для меня совершенно ясна. (Обращаясь к председателю.) Я сразу же послал за вами и передал его вам.

Председатель. Вы передали мне приказ.

Керенский. После этого генерал Крымов сказал мне, что он находился в Ставке, где они составили проект диспозиции и статут для объявления осадного положения в Петрограде; он добавил, что в соответствии с этим планом Петроград должен быть разделен на военные зоны. Я уверен, что он находил это положение невыносимым, потому что он, Крымов, уклонился от истины. Прежде всего, он не признал открыто свою роль в этом деле, и, во-вторых, пункт 4 приказа начинается словами: «Из сообщений Ставки и информации, полученной мною, я узнал, что в Петрограде имеют место бунты…» и т. д. Я спросил его, каковы у него основания делать такое заявление о бунтах. Он тогда был вынужден сослаться на некоего «офицера», которого он не знал, куда тот едет и зачем. Короче говоря, он не смог этого объяснить. Затем мы расстались, то есть я отпустил его, отказавшись пожать ему руку.

[Оказалось, что через час или два после того, как Крымов покинул мой кабинет, он покончил жизнь самоубийством. Не стоит думать, что я перестал уважать его, когда отказался пожать ему руку. Вовсе нет. Все поведение Крымова во время его разговора со мной, его спокойная решительность (после секундного колебания) вручить мне немедленно подтверждающий документ (приказ его полку), его благородное молчание относительно телеграмм Корнилова от 27–29 августа, его мужественное признание в том, что он верит в диктатуру, — все это дает ему неоспоримое право на высочайшую оценку даже со стороны его политических врагов. Все эти факты прекрасно характеризуют честную, мужественную и доблестную натуру этого человека. Но я, как премьер и военный министр, официальное лицо в самой официальной обстановке, не мог и не имел права признать этого генерала виновным в преступлении против государства каким-либо иным способом.

Кстати, генерал Крымов был одним из тех высших офицеров русской армии, которые зимой, предшествовавшей революции 27 февраля, вместе с частью «имущих классов» планировал и готовил свержение Николая II.

История с маршем 3-го корпуса, ведомого генералом Крымовым на Петроград, проливает яркий свет на вопрос, был ли мятеж Корнилова «недоразумением», вызванным моей «провокацией», как это сформулировано в обращении Корнилова к народу, или это было предумышленное преступление. Я должен записать несколько фактов, которые смогут разрешить этот вопрос, хотя не стану делать из этого каких-либо выводов.

21 августа Савинков, заместитель военного министра, прибыл в Ставку и доложил главнокомандующему о предложении премьера передать подразделение корпуса в распоряжение Временного правительства на строгих условиях, что Крымов не должен возглавлять подразделение и что с ним не должна быть направлена Дикая дивизия.

24 августа Савинков уехал из штаба, заручившись (в соответствии с его заявлением) согласием генерала Корнилова «отправить кавалерийский полк, не назначать генерала Крымова его командующим и заменить Дикую дивизию регулярной кавалерийской дивизией».

Но, во-первых, генерал Крымов, только что назначенный командующим 11-й армией Временным правительством обычным путем, то есть по рекомендации главнокомандующего, оказывается в штабе, как «выбранный» командовать Петроградской армией, и именно в то время завершал изучение планов не только «обороны» Петрограда от немцев, но также и его оккупации. Во-вторых, не только кавалерийский полк оставался под началом генерала Крымова, но и, насколько я помню, точно 24 августа по специальному приказу Корнилова Крымов также был поставлен командовать Дикой дивизией. В-третьих, Дикая дивизия не только не была заменена регулярной кавалерией, но и возглавила продвижение на Петроград. И наконец, в-четвертых, подразделение отнюдь не было передано в распоряжение Временного правительства и выступало для выполнения «двух задач», вверенных генералу Крымову генералом Корниловым.

25 августа Савинков вернулся в Петроград и проинформировал меня о «согласии» генерала Корнилова принять мои условия; в то же время войска уже приближались к Петрограду, но это были не те войска, которые имели на это право. 26 августа Корнилов подписал приказ об образовании Петроградской армии, приказ, который под предлогом его преждевременности не был передан войскам, и Временное правительство также не было информировано о нем. Почему это произошло именно 26 августа? Наверняка должна быть какая-то определенная причина того факта, что в самый день своего отъезда для присоединения к войскам генералу Крымову было доверено следующее задание: «После того как от меня (генерала Корнилова) или из местных источников станет известно о начале восстания большевиков, немедленно выступайте на Петроград, оккупируйте город, разоружите все дивизии Петроградского гарнизона, примкнувшие к восстанию, разоружите население и разгоните Советы». Все это случилось вечером, накануне 26 августа, то есть перед моим разговором с В. Н. Львовым и с генералом Корниловым по прямому проводу, когда якобы имела место «огромная провокация». 27 августа в 2:40 утра генерал Корнилов, еще не знающий о своей отставке, отправил телеграмму заместителю военного министра, начинающуюся следующими словами: «Концентрация полков в окрестностях Петрограда будет завершена к вечеру 27 августа…»

Таким образом, он заставил Временное правительство поверить, что это подразделение должно было поступить в распоряжение Временного правительства без Крымова и Дикой дивизии. В то же время нас с Савинковым с нетерпением «ждали в штабе» 28 августа, и конечно же не позднее. Не напрасно В. Н. Львов уговаривал меня не ехать туда. И какова должна была быть позиция Временного правительства, если бы оно, следуя той же телеграмме, провозгласило введение военного положения в Петрограде 28 августа, а затем столкнулось бы с войсками Крымова, которые должны были выполнять свою собственную задачу? Не объявили ли бы потом, что само Временное правительство действует под влиянием «большевистского большинства в Советах», как это вскоре и