– Он просто показывает свое истинное лицо, – произнес Кларк, потирая ушибленное плечо. – Видели бы вы, как этот тип пытался помыкать Элис вчера вечером на балу у Дарнеллов.

Уокер зловеще приподнял свои кустистые темные брови.

– Это просто нелепо! – заявила Элис. – И потом, речь сейчас идет не о танцах, а о моем клиенте.

Уокер смерил взглядом дочь, после чего обернулся к Лукасу:

– Будьте осторожны, Хоторн, и не делайте ничего такого, о чем вам впоследствии придется пожалеть. Возможно, Элис и является вашим адвокатом, но, прежде всего она моя дочь.

Она гордо расправила плечи.

– Отец!

Однако Уокер Кендалл уже считал эпизод исчерпанным.

– Пойдем, Кларк. У нас впереди еще много дел.

И с этими словами они оба крупными шагами направились по коридору к выходу.

– Дьявольщина! – процедил сквозь зубы Грейсон гневным тоном, повернулся и тоже устремился к выходу.

Лукас довольно долго смотрел им вслед. Когда же он снова перевел взгляд на Элис, он был, как никогда, серьезен и выглядел намного старше своих тридцати лет.

– Не стоит так переживать из-за этого, моя прелесть. – Скривив губы в улыбке, он протянул руку и слегка поддел пальцами ее подбородок. – Вы с Грейсоном не понимаете одного – обвинительный акт был предрешен с самого начала, и никто на вашем месте не смог бы мне помочь.

Затем, не сказав больше ни слова, он развернулся и исчез.

Элис сидела у себя в конторе, за окнами которой медленно клонилось к закату солнце. На столе перед ней лежал чистый лист бумаги. Многие девочки, взрослея, любили писать на таких листах, какими будут их имена, когда они выйдут замуж. Миссис Чарлз Дьюхерст. Миссис Рэндольф Гастингс.

Однако Элис всегда писала совсем иное:

ЭЛИС КЕНДАЛЛ, ПОВЕРЕННЫЙ В СУДЕ ЭЛИС КЕНДАЛЛ, ЭСКВАЙР.

Она с самого начала знала, что хочет стать адвокатом. Однако после того, что произошло этим утром, у нее поневоле возникали сомнения. Какой квалифицированный юрист на ее месте совершил бы такую очевидную ошибку?

На один короткий миг она позволила себе зажмурить глаза и прижаться к спинке кресла, словно острая боль от жесткого деревянного валика помогала ей с большей силой ощутить свое поражение. Но лишь на один миг. Ее мысли были прерваны стуком в дверь. Она смогла различить маячившую за темным стеклом фигуру мужчины. Неужели это Лукас?

Пульс ее участился. Она сама не знала, хотела видеть его сейчас или нет. Как она осмелится посмотреть ему в глаза после того, как подвела его в суде? И как быть с этим перстнем? Лукас уверял, будто потерял его несколько месяцев назад. Могла ли она ему верить? Слишком много вопросов, на которые у нее не было ответов. Впрочем, все вопросы отпали сами собой, когда вместо Лукаса она увидела в дверном проеме отца.

Сердце ее упало, когда Уокер окинул взглядом скромную контору, приглаживая короткими пухлыми пальцами усы. Она не была уверена в том, чего именно от него можно ждать, но когда он обернулся к ней и одарил своей прежней доброй отеческой улыбкой, раскрыв объятия, она тут же устремилась к нему и приникла к его груди, хотя лишь на одно мгновение. Ее отец не терпел никаких слабостей, а плакаться кому-то в жилетку всегда считал слабостью.

– Моя маленькая Элис, – произнес он, отстранив ее от себя на расстояние вытянутой руки, – мне жаль, что дело Хоторна так для тебя обернулось.

– Ох, папа, если бы ты знал, как все это неприятно!

– Знаю, знаю.

– Мне следовало переговорить с коронером.

Уокер отступил на шаг, похоже, он был чем-то смущен, но почти тут же это ощущение исчезло.

– Что ж, на ошибках учатся, Элис, – произнес он, ласково потрепав ее по руке. – Недаром говорят: пережито – забыто. Сейчас тебе самая пора бросить заведомо проигрышное дело и двигаться дальше.

Элис приподняла голову и осторожно высвободила руку.

– Ты хочешь, чтобы я бросила это дело?

– Знаешь, пожалуй, это даже к лучшему. Откажись от участия в процессе, пока ты не поставила себя в еще более неловкое положение.

– Неловкое положение?

Неужели их разговоры всегда будут возвращаться к одному и тому же?

– Все, что от тебя требуется, – это заявить, что ты не обладаешь достаточным опытом для участия в таком крупном процессе. Все поймут тебя и не осудят.

– По-твоему, у меня недостаточно опыта?

– Я найду для тебя подходящие дела, обязательно найду. Я виню себя за то, что не позаботился об этом в тот день, когда мы с тобой встретились за ленчем. Но я был слишком занят. Так или иначе, я прослежу за тем, чтобы ты получила работу более высокооплачиваемую, чем та, за которую тебе приходилось браться до сих пор. Или, что еще лучше, – добавил он, в последний раз окинув взглядом скудную обстановку ее конторы, – почему бы тебе не отбросить все претензии на самостоятельность и не перейти работать ко мне?

В душе ее самым причудливым образом смешались обида и разочарование.

– Почему вы с Кларком так настойчиво отговариваете меня от участия в процессе?

Если он и заметил в ее голосе жесткие нотки, то ничем этого не показал.

– Потому что ты дорога нам обоим. Не надо обманывать себя, Элис. Ты получила это дело только благодаря мне. И если ты из упрямства решишь довести его до конца, то только нарвешься на новые неприятное, и загубишь свою карьеру. Я знаю, как долго и упорно ты трудилась, чтобы стать адвокатом. Мне с трудом верится, что ты готова от всего отказаться только потому, что по глупости своей решила, будто действительно можешь выиграть процесс. – Он вздохнул и положил руки ей на плечи. – Я люблю тебя, моя милая Элис, и, как твой отец, считаю своим долгом уберечь от беды. Именно это я и пытаюсь сейчас сделать.

Из груди у нее вырвался тяжелый вздох:

– Ох, папа!

– Просто подумай над моим предложением. Это все, о чем я тебя прошу. – Уокер на миг прижал к себе дочь и поцеловал. – Встретимся дома за обедом. Гарри как раз готовит твое любимое блюдо – тушеное мясо с картофельным пюре, – сказал он и вышел, хлопнув дверью.

– Это твое любимое блюдо, – прошептала она в тишине, словно даже такой незначительной мелочи было достаточно, чтобы выбить ее из колеи. – Я терпеть не могу тушеное мясо с картофельным пюре.

Вернувшись в свое кресло, Элис снова перебрала в уме все, что ей стало известно на данный момент. Независимо от того, допрашивала она коронера или нет, как Лукас Хоторн мог объяснить отметку на теле жертвы – отметку, предположительно оставленную при помощи перстня с печаткой, который, как о том знал весь Бостон, он носил в течение многих лет? Показания одной свидетельницы представляли собой вполне преодолимое препятствие. Однако в сочетании с информацией о характерной отметке в форме соловья при полном отсутствии алиби поневоле давали повод для раздумий. Она уже предупреждала своего клиента, что большинство присяжных будут рады его осудить просто из принципа. Лукас был владельцем процветающего заведения, от которого добропорядочные граждане воротили нос. Он никогда не испытывал недостатка ни в деньгах, ни в женщинах, вызывая зависть большинства мужчин.