Ни о чем не подозревая, Элис подошла к нему еще ближе. Когда она остановилась прямо перед ним и заговорила, все образы письменных столов и соблазнительных сцен развеялись в один миг.

– Что это за запах? – осведомилась она, помахав рукой перед самым своим носом.

Лукас насторожился и отступил на шаг.

– Какой запах?

Она обвела рукой помещение.

– Он здесь повсюду.

– А, вот вы о чем. Это одно из восточных благовоний, предназначенных для того, чтобы помочь человеку расслабиться. Добавьте к этому немного хорошего ликера, и вы получите идеальное сочетание, способное унести все заботы и тревоги мужчины прочь. Вы уверены, что не хотите коньяку?

– Не пытайтесь подпоить меня, мистер Хоторн.

– Подпоить вас? – повторил он, недоверчиво наморщив лоб. – Боже мой, я уже и не помню, от кого в последний раз слышал эти слова. Возможно, от матери.

Тут он вдруг простонал.

– Что еще случилось?

– Ничего. Просто я вспомнил о том, что моя мать хочет показать мне несколько образцов краски. Без сомнения, они окажутся красными, ярко-зелеными или канареечно-желтыми.

– А для чего краска?

– Я перестраиваю для нее городской особняк, расположенный по соседству.

Он бросил взгляд на стопку бумаг, оставленных им на стойке бара рядом с моделью архитектора, представлявшей будущее строение в уменьшенном виде. Он заметил внезапный и неподдельный интерес Элис, когда та медленно, словно затаив дыхание, протянула руку и провела пальцем по изящно вылепленной изгороди вокруг того, что когда-нибудь станет пышным садом.

– Вам нравится? – осведомился он.

– Это просто восхитительно, – ответила она с благоговейным трепетом, хотя он мог уловить в ее голосе нотку печали. – Но разве у вашей матери нет своего дома? Я имею в виду Хоторн-Хаус.

– Да, вы правы, – пробормотал он, – но сейчас она там не живет. Она переехала сюда, ко мне.

– Сюда? – Она резко повернула голову и недоверчиво уставилась на него. – В мужской клуб?

– Всего лишь на время, – заявил он, нахмурившись, – хотя это время растянулось на три долгих месяца. Но как только мне удастся сделать это место пригодным для жилья, она соберет вещи и переберется туда. То есть, – добавил он, потирая пальцами брови, – если мой отец в конце концов не образумится и не убедит мать вернуться домой.

При упоминании об отце в его голосе появилось раздражение. Элис это заметила и как-то странно посмотрела на него.

– Вы не любите своего отца? – спросила она удивленно.

– Скажем так, мы с ним на многие вещи смотрим по-разному.

На ее лице появилась гримаса неодобрения.

– Но ведь он ваш отец, – заявила она наставительным тоном, словно учительница в начальной школе. – Человек, которого вы обязаны любить и уважать.

– Как вы сами?

Она гордо расправила плечи.

– Я люблю и уважаю своего отца. Более того, я им восхищаюсь.

– Если не считать ваших речей перед жюри присяжных. Элис только хмыкнула в ответ.

– Кстати, о присяжных. Они наверняка пожелают узнать поточнее, какого рода бизнесом вы занимаетесь здесь, в «Найтингейл-Гейте».

– Что вы имеете в виду?

– Насколько я понимаю, это клуб, где собираются люди со средствами, чтобы выпить и поиграть в карты.

– Да, так оно и есть.

– Тогда к чему все эти полураздетые женщины? Я уже начала задаваться вопросом, не попала ли я на самом деле в дом терпимости.

Он не знал, удивили его эти слова или привели в ярость, хотя для этого и не было видимых причин. Прошли многие годы с тех пор, как кто-то в последний раз позволил себе рассуждать о том, как далеко могут зайти женщины в его заведении. Об этом знали все, и те, кто позволял себе переступить черту, получали урок, который долго не могли забыть. Никто не смел заигрывать с женщинами, из «Найтингейл-Гейта».

Собрав все свое самообладание, Лукас произнес:

– Неужели вы на самом деле думаете, что я позволил бы своей матери жить в борделе?

Элис ничего не ответила.

– У меня много грехов, мисс Кендалл, – произнес он холодно, – но торговля живым товаром не входит в их число. Я предлагаю посетителям спиртное, азартные игры и танцовщиц, но не проституток. Мужчины могут только смотреть на них.

Судя по всему, Элис испытывала сейчас огромное облегчение, словно она попробовала на ощупь воду и вот теперь получила тот ответ, на который надеялась.

– Более того, – добавил он не без злорадства, – это место, куда мужчины могут прийти, чтобы посидеть в тишине и покое, наслаждаясь прекрасным бренди, сигарой и приятной беседой, не опасаясь, что жена или ребенок прервут их или начнут изводить своей болтовней.

Эта часть ответа понравилась ей куда меньше.

– Не все жены склонны к болтовне или придиркам, – возразила она. – Некоторые из них даже могут стать для своих мужей добрыми друзьями, верными спутницами и помощницами.

– Когда дело доходит до женитьбы, мисс Кендалл, мужчина не ищет себе доброго друга. Ему нужна женщина, которая может позаботиться о его доме и семье. Женщина, которая подарит ему детей и будет их любить.

– Я готова дать ему детей и любить его!

Эти слова прозвучали так громко, что все в зале обернулись в ее сторону. Она тут же почувствовала себя подавленной, и Лукас невольно присмотрелся к ней. Если бы он не знал ее лучше, то решил бы, что она вот-вот заплачет.

– Элис, – начал он.

Его сочувственный тон мигом осушил ее слезы, и она чуть приподняла подбородок:

– Я, конечно, говорю это гипотетически.

Он не сводил с нее пристального взора.

– В самом деле?

– Да. Однако отметка на теле жертвы отнюдь не является простой гипотезой, – продолжала она твердо. – Пожалуйста, расскажите мне о вашем перстне.

Все разговоры о женщинах и детях были напрочь забыты. Лукас со звоном опустил хрустальную рюмку на стойку бара, его рослая фигура возвышалась над ней.

– Я уже сказал вам, что он не попадался мне на глаза вот уже несколько месяцев.

– Хотя подтверждений этому, насколько я понимаю, у вас нет.

Он пожал плечами.

– Вы сообщили в полицию о его потере или краже?

Лукас ничего не ответил, лишь прищурился.

– Так. Стало быть, у вас нет никаких доказательств – даже полицейского протокола о краже личного имущества.

– Никаких. Тем не менее они не смогут доказать, что перстень до сих пор находится у меня.

Ее янтарные глаза вспыхнули гневом: