Вадим в меру своего актерского умения разыгрывал слабость, пластался на полу, как дождевой червь на столе у лаборанта. Шансов выйти отсюда живым нет, если не удастся нейтрализовать Федько. Только б он опять не пустил в действие свою пушку. Отлежаться, подкопить силенок, улучить момент и…

– Ты если бежать надумал, то брось… цвырк!.. Я тебя не выпущу.

– Убьешь?

– Убью. Но у тебя есть выбор: получить пулю или умереть в таких муках, что и святым угодникам не снились. – Федько переложил пистоль из одной руки в другую. – Знаешь, что это?

– Нет.

– Тебе и не надо знать. Главное, почувствовал… цвырк!..

Приводить в исполнение озвученные угрозы он не спешил, из чего можно было вывести, что допрос пленника еще не окончен. Вадим не протестовал: пусть спрашивает.

– Где ты прячешься, кто тебе помогает?

Дудки! Аннеке я тебе не выдам и Серафима тоже.

– Живу за городом. Нашел избу брошенную в Опалихе, там и приткнулся. Никто мне не помогает.

Федько цвыркнул громче обычного, не поверив, и навел на Вадима зрачок пистоля.

– За брехню наказывают. Без обид.

Вадим сжался в ожидании потока злой энергии, но тут в дверь номера постучали. Тук, тук-тук-тук, тук. Горничные так не стучат. Федько сделал резкое движение – глянул через плечо и замешкался.

Если не сейчас, то когда же? Вадим оттолкнулся ногами от батареи и, не поднимаясь, снизу вверх кинулся на вражину. Он рассчитывал свалить его, хряпнуть баклушкой об ножку стола и, оглушенного, разоружить. Не тут-то было! Верткий Федько избежал удара, а Вадим сам приложился обо что-то жесткое, да так, что перед глазами радуга засияла. И вдогон сызнова накатила дурнота, дыхалку сдавило спазмом. Это выведенный из себя Федько врезал из пистоля.

Тук, тук-тук-тук, тук. Стук в дверь сделался слабее, но это потому, что Вадим уже почти лишился чувств, мало что слышал и еще меньше соображал. Секунд пять-десять, и обещанная мучительная погибель не заставила бы себя ждать. Но Федько либо сознательно отложил казнь, либо не имел права долее игнорировать того, кто к нему пришел. Он пнул Вадима и, решив, что в ближайшие минуты тот не будет способен ни на какие действия, ушел в коридорчик.

Вадим лежал ничком, зарывшись носом в ковровый ворс, и дышал с перерывами. Слух мало-помалу возвращался к нему. Щелк! – это Федько отворил дверь. Сейчас он заговорит с пришедшим, надо внимательно слушать…

Однако вместо слов из коридорчика прянул резкий хлопок, а потом тяжко шумнуло – так падает человек. Шаги, шуршание… Кого-то волоком втащили в комнату. На короткое время повисла тишина. Вадим ощутил прикосновение к спине. Проклятущая слабость! Полжизни бы отдал за возможность перевернуться, открыть глаза и посмотреть, кто это там, над ним.

В пальцы его правой руки вложили рифленую сталь. Топ-топ-топ – шаги отдалились. Щелк! – закрылась дверь номера. Лишь тогда Вадим смог разодрать слипшиеся веки. Кто это лежит рядом? Федько. Излом бледных губ, остекленелые белки выкачены, над мясистым носом – дыра. Мертв… Пистоля при нем нет.

Вадим перевел взгляд на вещь, которую безотчетно стискивал в руке. Пятизарядный бельгийский «Баярд» с навинченным на дуло цилиндриком. Как же, читали!.. Прибор для бесшумной и беспламенной стрельбы, разработка, кажется, инженера Максима, того, что изобрел станковый пулемет. Вот почему выстрел прозвучал так, будто всего лишь прокололи детский резиновый шарик.

Дурман в голове развеивался. Перед Вадимом, как наяву, вырисовывалась картина произошедшего. Кто-то застрелил Федько из пистолета с глушителем. Скорее всего, убить предполагали тайно, а труп оставить в номере. Нашла бы его горничная на следующее утро. Но присутствие Вадима переменило планы. Появилась возможность свалить вину на него – потому и подсунули «Баярд». Из этого проистекает, что убийца сейчас поднимет тревогу, прибежит охрана, и поди докажи, что не верблюд. Историю о том, что заслуженный Федько стакнулся с террористами, даже слушать не станут. После всего, что произошло с Вадимом прежде – поимки с тротилом, побега из Таганки, – кто в нее поверит? Предъявить в свое оправдание нечего.

Вадим встал, проковылял в коридорчик. Уши, слава небесам, прочистились, слух привычно обострился, и до него донеслись голоса с первого этажа:

– Где?.. А самого не видели?.. Щас глянем… Сашок, за мной!

И топот по ступенькам.

Есть полминуты на то, чтобы исчезнуть из номера. Если арестуют второй раз, уже не вырвешься. Абрамов из штанов выпрыгнет, но под цугундер подведет. И причин найдется более чем достаточно.

Жила еще слабенькая надежда найти пистоль, пускающий губительное излучение. Нет, его нигде не видно. Убийца забрал с собой.

Где-то еще должен быть наган тюремщика Довгобородского. Вадим протянул руку к трупу Федько, но не прикоснулся – помешала нахлынувшая гадливость. Показалось, будто не человек это, а слизень из выгребной ямы.

Обойдемся без нагана. Вадим сунул в карман зипуна нежданно доставшийся «Баярд», схватил стул и с размаха шваркнул им в окно. Двойное стекло рассыпалось вдребезги. Он выглянул наружу, где не унималась метелица. На Моховой – парочка прохожих, одинокая кибитка, больше никого.

Прыгать с третьего этажа? Внизу намело, но не до такой степени, чтобы совершить гарантированно мягкую посадку. А с переломанными ногами далеко не ухромаешь…

Вадим вздрогнул от заполнившего номер трезвона. Это пробудился стоявший на прикроватной тумбочке телефон. А по коридору уже скакали галопом часовые.

Немецкий аппарат «Микс унд Генест» весил не меньше пушечного ядра среднего калибра. Вадим выдрал трубку с мясом, и звонки прекратились. Корпус телефона он метнул в разбитое окно. Зазмеился витой двужильный шнур, от стен, чпокая, поотлетали гвоздочки, которыми он был приколочен.

В дверь забарабанили. Вадим затолкал в карман содранную бороду, натянул на голову армяк, взобрался на подоконник и пяткой высадил остатки стекла на нижней кромке рамы. Он взялся руками за телефонный провод и соскользнул по нему вниз. Где-то в номере проволока выскочила из гнезда, оборвалась, но все же успела замедлить падение, и Вадим эластично, не ушибившись, погрузился в сугробину под наружной стеной гостиницы. Он мгновенно разметал снег, отбежал подальше и глянул наверх. Взгляд примагнитился к проему, соседнему с тем, что зиял расколоченной оконницей. Там, за гардиной,