– Номерочек телефонный помните? – любезно поинтересовался Майло.

Пенн стиснул зубы и дал ему номер.

– Мы позвоним ей, Майк. Только не звоните ей первым, хорошо? Мы очень ценим спонтанность. – Детектив убрал карандаш и закрыл блокнот. – Всего хорошего. Пока что.

Пенн перевел взгляд с меня на Майло, а потом опять посмотрел на меня словно в поисках союзника. Потом встал и шагал прочь широкими пружинистым шагом.

– Эй, Майк! – окликнул его Майло.

Пенн обернулся.

– А по какой специальности диплом?

– Маркетинг.

Уходя из кампуса, мы видели, как Пенн идет вместе с Джули. Ее голова лежала у него на плече, рукой он обнимал ее за талию; улыбался ей, наклонив к ней голову, и что-то быстро говорил.

– Что думаешь? – спросил Майло, усаживаясь за руль.

– Думаю, что в данном случае Пенн не при делах, но готов поставить все на свете, что рыльце у него в пушку. Он выразил явное облегчение, когда выяснил, с какой целью мы сюда заявились.

Майло кивнул.

– Согласен. Но какого черта – это не наша головная боль.

* * *

Мы опять вырулили на автостраду, направляясь к востоку. Съехали на Шерман-Оукс, нашли небольшой французский ресторанчик на Вентуре возле Вудман-авеню и пообедали. Майло позвонил с таксофона Соне Мэгэри. Вернулся за столик, качая головой.

– Она от него без ума. «Этот дорогой мальшик, такой сладкий мальшик, я надеюсь, у него нет неприятноштей», – передразнил он ее сильный венгерский акцент. – Подтверждает, что он был с ней в ту роковую ночь. Похоже, гордится этим. Я уже думал, что сейчас она опишет мне в красках, как и в какие места он ее имел.

Затем опять покачал головой и склонился над тарелкой источающих пар мидий.

* * *

Роя Лонгстрета мы перехватили, когда тот как раз вылезал из своей «Тойоты» на автостоянке «Трифти». Он был невысокий, хрупкого сложения, с водянистыми голубыми глазами и недокормленным подбородком. Преждевременно полысевший. Те волосы, что у него еще оставались, длинными неопрятными прядями свисали по бокам головы, закрывая уши, отчего он напоминал монаха-отшельника, который настолько погрузился в бдения, что совершенно запустил свой внешний облик. К верхней губе робко прилепились мышиные темные усики. В нем не оказалось ничего от бравады Пенна – лишь такая же тревожная настороженность во взгляде.

– Да, что вы хотите? – пропел он тонким скрипучим голосом после того, как Майло привычно махнул перед ним удостоверением. Поглядел на часы.

Когда Стёрджис объяснил ему, вид у него стал такой, будто он вот-вот расплачется. Не слишком-то характерная реакция для предполагаемого психопата. Если, конечно, он просто не ломал комедию. Никогда не знаешь, на какие трюки такие типы могут пойти, когда их реально припрет.

– Я как только прочитал об этом, так просто сразу же понял, что вы за мной придете! – Жалкие усики трепетали, словно камыш в бурю.

– Почему это, Рой?

– Из-за того, что он про меня говорил! Он сказал моей матери, что я психопат. Сказал ей, чтобы не доверяла мне! Я, наверное, в каком-то списке чокнутых, да?

– Можете указать свое местонахождение в ночь, когда его убили?

– Да. Я про это первым делом подумал, когда обо всем прочитал, – что ко мне придут и зададут этот самый вопрос. Я постарался вспомнить. Даже записал. Написал сам себе записку. «Рой, в тот вечер ты был в церкви». Так что когда они придут и тебя спросят, ты будешь знать, что ты был…

Лонгстрет мог продолжать таким образом еще пару дней, но Майло бесцеремонно его перебил:

– В церкви? Вы верующий, Рой?

Тот издал смешок, придушенный паникой.

– Нет, нет! Я туда не молиться хожу. В группу несемейных Вест-Сайда при пресвитерианской церкви Бель-Эйр – это то самое место, куда Рональд Рейган захаживал.

– В группу холостяков?

– Да нет же, нет! В церковь. Он ходил туда до того, как его избрали, и…

– Ладно, Рой. Вы находились в той вест-сайдской группе от которого часа до которого?

– От девяти вечера до половины второго – я оставался до самого конца. Помог прибраться. Могу рассказать, что там подавали, – гуакамоле и начос, и еще был кувшин вина «Галло», и густой креветочный соус, и…

– И естественно, вас там видели множество людей.

– Конечно, – сказал он, но тут же остановился. – Я… я вообще-то мало с кем общался. Помог с тем-сем, постоял за баром… Видел множество людей, но не знаю… не знаю, припомнит ли меня кто-нибудь. – Его голос упал до шепота.

– Это может быть проблемой, Рой.

– Вот разве что… нет… да… миссис Хизерингтон… Она уже пожилая. Она там в церкви на общественных началах. Помогает. Убирается тоже. Подает еду. Мы с ней тогда очень долго проговорили – могу даже пересказать о чем. Это про коллекции – она собирает Нормана Рокуэлла, а я – Икара…

– Икара?

– Ну, знаете, такие картины в стиле ар-деко. Офорты.

Работы Луи Икара[37] в наши дни уходят за очень высокую цену. Интересно, как их может потянуть простой фармацевт из сетевой аптеки.

– Мать подарила мне одну на шестнадцатилетие, и они… – Лонгстрет поискал подходящее слово, – пленили меня. Она дарила мне их на каждый день рождения, а несколько штук я купил сам. Знаете, доктор Хэндлер тоже их собирал. Это… – Тут он окончательно умолк.

– Да ну? И он вам показывал свою коллекцию?

Лонгстрет энергично помотал головой:

– Нет. Одна у него висела в кабинете. Я заметил, и мы начали про них говорить. Но потом он использовал это против меня.

– Каким образом?

– После той оценки… Вы знаете, меня к нему направили по суду после того, как меня поймали, – Рой нервно оглянулся на здание «Трифти», – на краже в магазине. – На глаза ему навернулись слезы. – Господи, я взял тюбик резинового клея в «Сирсе», и меня поймали! Я думал, мама умрет со стыда! И я беспокоился, что в фармацевтическом училище тоже узнают… Это было ужасно!

– Так как он использовал против вас факт коллекционирования вами Икара? – терпеливо спросил Майло.

– Он типа как намекал, никогда прямо это не говорил, но формулировал так, что становилось понятно, что он имеет в виду. В случае чего не подкопаешься.

– Намекал на что, Рой?

– На то, что от него можно откупиться. Что, если б я отдал ему картинку-другую – он даже упомянул, какие ему больше нравятся, – то он напишет благоприятный отчет.

– И вы…

– Что? Подкупать его? Да никогда в жизни! Это было бы бесчестно!