— Дурацкий разговор.

Мартынов поднялся из-за стола и ушёл в спальню. Я обернулась ему вслед, но он дверь за собой закрыл, и я не смогла ничего увидеть. Всё моё хорошее настроение испарилось, и я едва сдерживалась, что не швырнуть тарелку в раковину, а ещё лучше Глебу вслед. Опустила руки, подставила их под струю воды и так стояла до тех самых пор, пока не услышала шаги за спиной. Отставила оттёртую до блеска тарелку и взялась за чашки.

— Хочешь, чтобы я прощения попросил?

— За что это? — поинтересовалась я, не оборачиваясь.

— Знаешь за что. Мне нужно было остановиться вчера. И тебя остановить. — В его голосе добавилось иронии. — Просто я понадеялся, что ты достаточно взрослая девочка, чтобы справляться с последствиями.

— Какими ещё последствиями? — Я сама не поняла, то ли мне рассмеяться стоило, то ли возмутиться. — У меня-то как раз никаких последствий, что я и пытаюсь до тебя донести. А вот ты нервничаешь не по делу. Не думала, что ты… чувствительный до такой степени. По виду и не скажешь.

— А почему ты не смотришь на меня, когда говоришь?

— Потому что я посуду мою. Хочешь, сам этим заняться?

Мартынов явственно скрипнул зубами, издал какой-то нечленораздельный, но достаточно грозный звук, и от меня отошёл. Я наконец выдохнула.

— И зачем я только с тобой связался?..

— А ты бы не связывался. — Я вытерла руки кухонным полотенцем, очень тщательно, и вот тогда уже обернулась к Глебу, даже руку в бок упёрла, чтобы казаться более уверенной. — Шёл бы своей дорогой, а мне оставил в покое! Меня и мою квартиру!

— Опять ты с этой квартирой!

— Это моя квартира! А вот ты здесь совершенно случайный человек. Гость, причём незваный. Как появился, так и исчезнешь через несколько дней. Так чего волноваться?

— Действительно, — Мартынов совершенно нагло на меня уставился и руками всплеснул. — Я же забыл, приедет же этот… из Москвы. Москвич хренов.

— Так, ты слова выбирай. И не твоё дело кто и куда приедет. Я, в отличие от тебя, хоть немного о своём будущем задумываюсь. И меня волнует, где я буду жить через неделю!

— И с кем, — подсказал Мартынов, возмущённо сверкая глазами.

— И с кем, — согласилась я. — И я знаю с кем! А ты… А у тебя одни авантюры на уме!

— Да откуда ты знаешь-то?!

— А что, скажешь не так? Я вот даже примерно догадываюсь, почему от тебя жена ушла!

— Очень интересно!

— Правда? Так я тебе скажу. Потому что ты кобель! То птички у тебя, то… ещё кто-то. И всем ты улыбаешься, и для всех ты хороший!

Мартынов сложил руки на груди и насмешливо на меня уставился.

— Это ты сейчас про себя говоришь?

— Не дождёшься!

— К твоему сведению, жена от меня не уходила, это я от неё ушёл.

— Да не ушёл, по всей видимости, а сбежал! Позабыв кому квартиру отписал!

— Ты сама себя слышишь?!

— Не ори на меня!

— Женя!.. — Глеб взмахнул руками, как бы останавливая и себя, и меня. Мы замолчали, а потом он пошёл к двери. Мне очень хотелось спросить, куда это он направляется, но дурацкая гордость заставила смолчать. Мартынов уже от самого выхода вернулся, схватил со стола ключи от машины и был таков. Я же медленно опустилась на стул, оглушённая воцарившейся тишиной, и, пытаясь понять, что же это такое сейчас случилось.

Глеба не было долго. Я, признаться, думала, что он побегает немного, остынет, на машине покатается да вернётся, но его не было. Время обеда безвозвратно ушло, а Мартынов и не думал появляться. Я все глаза в окно спальни, из которой был виден двор, проглядела. Пыталась саму себя убедить, что ни в чём не виновата, что ждать его не должна, а уж тем более мучиться из-за того, что он не идёт. Но всё равно мучилась и очень боялась найти этому правдивое объяснение. Даже поплакала немного, и в этот момент очень хотела, чтобы вернулся Глеб и увидел меня такую несчастную, в слезах, чтобы ему стыдно стало, чтобы он понял, как смертельно (перегибаю, кажется?) меня обидел, в самое сердце ранил. Правда, уже через минуту, утерев слёзы, решила, что хорошо, что не пришёл и не увидел. В очередной раз выставить себя перед ним мнительной дурой не хотелось. В конце концов, когда бок от сидения у окна в неудобной позе затёк, решила перебраться на крышу. Пусть оттуда ничего не видно, зато можно делом заняться и о Мартынове не думать. Правда, поставленный мольберт и чистый холст вдохновения так и не вызвали. Я довольно долго стояла с кистью в руке, но в голове ни одной мысли о прекрасном, только о… Я зажмурилась и приказала себе не думать о прошлой ночи.

А как не думать, когда горячей волной накрывает? И это совсем не стыд.

Отложив кисти, я устроилась в плетёном кресле, положила на колени альбом для эскизов и после минутного размышления, нарисовала грустного-прегрустного тролля. Он сидел на пеньке и чесал в затылке, сдвинув шляпу. Я его долго рассматривала, а когда услышала шаги, замерла в ожидании. Глеб подошёл и остановился за моей спиной, заглянул в альбом, и мне пришлось приложить усилие, чтобы его не закрыть. Ругаться с Мартыновым дальше мне не хотелось, и поэтому я со страхом ждала, что скажет он. Сейчас как начнёт возмущаться моим поведением, или ещё хуже, снова прощения просить за прошлую ночь. Это уж совсем невозможно терпеть, утром до ужаса обидно было.

Глеб тем временем присел на корточки и облокотился на подлокотник моего кресла.

— Женька…

— Да ладно…

Он хмыкнул.

— Что ладно? — И вдруг положил мне на колени большой букет тёмно-красных пионов. Букет на самом деле был большой, мне пришлось подхватить цветы, чтобы они не попадали на пол. Разглядывала лохматые пионы с недоверием, потом наклонилась, чтобы почувствовать их запах.

— Где ты их взял? Да ещё столько…

— Ну… Съездил за город, там дачный посёлок, а в нём столько пионов!

Я на Глеба посмотрела, а когда поняла, что он шутит, покачала головой и он рассмеялся. А потом совсем другим тоном поинтересовался:

— Они тебе нравятся?

— Конечно, нравятся, — удивилась я. И добавила: — Спасибо.

— Пожалуйста.

Он не спускал с меня взгляда, потом приподнялся и поцеловал меня. Я в первый момент не могла решить, как поступить. Ответить на поцелуй или?..

— Цветы, Глеб, цветы, — запричитала я, когда поняла, что мы слишком увлеклись.

Мартынов поднял меня с кресла, помог собрать цветы и легонько подтолкнул в сторону кухни.

— Иди, ставь в вазу. Только быстрее, Жень.

Я сунула нос в пионы, пряча улыбку. Кажется, я собираюсь сделать ещё одну ошибку…

Вечером мы снова перебрались на крышу. Глеб вытащил диванные подушки и разложил их прямо на крыше, а у меня в душе даже не шевельнулось ничего. Хотя, диван у меня светлый, белый почти и каждое пятнышко на обивке видно… Чёрт с ней, с обивкой. Зато какое удовольствие устроиться на них, завернувшись в плед и прижавшись… Ну, да, да, к Глебу!