Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наверное, профессионально сделанный и пристойный роман не заслуживал бы такой критики, если бы Пристли не осыпали со всех сторон похвалами. Его, как это ни дико, уподобляли Диккенсу, а если романиста уподобляют Диккенсу, хочется остановиться и задаться вопросом, за что такая честь. Быть может, популярность Пристли зиждется на его откровенном оптимизме? Да, верно, в «Улице Ангела» изображены мрачные стороны жизни, но по сути – и об этом свидетельствует сама манера письма – Пристли, как обычно, жизнерадостен. Профессиональным утешителем его не назовешь, но таковые вполне могут на него ссылаться, а в глазах иных из них он, возможно, вообще предстанет чемпионом – антагонистом тех угрюмых высоколобых ругателей, что, как считается, постоянно подрывают основы английской литературы. Именно по этой причине столь откровенно второразрядного беллетриста уподобляют Диккенсу, этому великому мастеру прозы, глубокому психологу и остроумцу. Стоит от этого абсурдного комплимента отказаться, и мы похвалим Пристли за те достоинства, которые у него действительно есть, и прочитаем «Улицу Ангела» так, как эту книгу и следует читать: прекрасный развлекательный роман, воскресное чтиво, по-настоящему веселое и приятное, вполне достойное тех десяти шиллингов и шести пенсов, которые за него уплачены.
Э. А. Блэр
«Адельфи», октябрь 1930 г.
Наш современник несколько напоминает рассеченную надвое осу, которая продолжает слизывать с блюдца варенье, делая вид, будто ей и без брюшка живется вполне прилично. Примерно из такого представления как раз и рождаются книги, подобные «Тропику Рака» (ибо можно предположить, что с течением времени таковых будет появляться все больше и больше).
«Тропик Рака» – роман (или, может, набросок автобиографии) про американцев в Париже – не фланеров с деньгами в кармане, но бедолаг-перекати-поле. Привлекает к себе в нем внимание многое, но прежде всего в глаза бросается и, быть может, представляет собой наиболее существенную черту повествования – изображение секса. Интересна тут не порнография (как раз наоборот), но попытка фактической достоверности. Половая жизнь описывается с точки зрения рядового человека, правда, следует признать, рядового человека, представленного в довольно непривлекательном виде. Почти все персонажи книги – завсегдатаи борделя. Они ведут себя и описывают свое поведение с шокирующей откровенностью, не имеющей параллелей в художественной литературе, хотя в реальной жизни довольно распространенной. В общем и целом книгу можно назвать обличением истинной природы человеческой. И поскольку уместным представляется вопрос, а что, собственно, в таком обличении хорошего, я должен развить только что высказанные соображения.
Одним из последствий ослабления религиозной веры стала безудержная идеализация плотской стороны человеческого существования. В каком-то смысле это естественно. Ведь если жизни по ту сторону могилы нет, то, несомненно, становится труднее мириться с тем фактом, что деторождение, совокупление и так далее являют собой акты в некотором роде отталкивающие. Конечно, в христианскую эру пессимистический взгляд на жизнь воспринимался как нечто более или менее само собой разумеющееся. «Человеку, которому дана жизнь от женщины, коротка и полна страданий», – говорится в молитвеннике, как о чем-то вполне очевидном. Но совсем иное дело согласиться с тем, что жизнь полна страданий, если веришь, что шаг в могилу – это последний шаг. Проще тешить себя какой-нибудь красивой ложью. Отсюда – ерническое веселье «Панча», отсюда Барри[74] и его колокольчики, отсюда Герберт Уэллс и его утопии, наводненные скучными училками. Отсюда, прежде всего, чудовищная эксплуатация сексуальной темы в большинстве литературных произведений последних сотен лет. В такой книге, как «Тропик Рака», где секс представлен с опорой на голые отталкивающие факты, маятник, бесспорно, качнулся слишком далеко, но качнулся в верном направлении. Человек – это не йеху, но в чем-то на йеху он похож, и ему нужно об этом время от времени напоминать. Все, что требуется от авторов подобных книг, – это чтобы они выполняли свою работу со знанием дела и без соплей – этим условиям, как мне кажется, Генри Миллер удовлетворяет.
Да, скорее всего, так, хотя и предпочитает он писать о вещах отталкивающих. Он не согласился бы, если бы его назвали пессимистом. Более того, у него есть пассажи, исполненные поистине уитменовского восторга перед жизнью и ее проявлениями. Кажется, он хочет сказать, что тот, кто отворачивается и не хочет думать об уродстве, приходит к убеждению, что жизнь – штука не менее, а более стоящая. С литературной точки зрения роман его – вещь добротная, хотя и не выдающаяся. Она крепко сбита, и в ней совсем немного неряшливости, столь характерной для нынешней прозы. Если ей суждено привлечь внимание критики, то ее наверняка поставят в один ряд с «Улиссом» – и совершенно напрасно. «Улисс» – произведение не только несравненно более значительное, но и совершенно иное по своей творческой сути. Джойс – по преимуществу художник; Миллер – проницательный, хотя и чрезмерно жесткий автор, выражающий свои взгляды на жизнь. Цитировать его нелегко из-за ненормативной лексики, которой роман буквально нашпигован, но вот один пример:
«Когда предутренний отлив уносит все, кроме нескольких сифилитичных русалок, застрявших в тине, кафе “Дом” напоминает ярмарочный тир после урагана. В течение следующего часа стоит мертвая тишина. В этот час смывают блевотину. Потом внезапно деревья начинают кричать. С одного конца бульвара до другого вскипает безумная песнь. Она как звонок на бирже, возвещающий о ее закрытии. Все оставшиеся мечты сметаются прочь. Наступает время последнего опорожнения мочевого пузыря. В город медленно, как прокаженный, вползает день…»[75]
Тут есть выверенный ритм. Американский английский не столь гибок, как английский английский, но в нем, пожалуй, больше живости. Не скажу, что, прочитав «Тропик Рака», я открыл для себя великий роман нынешнего столетия, но я действительно считаю, что это весьма заметная книга, и всячески рекомендую каждому, кому она попадет в руки, полистать ее.
Что касается «Волка под дверью», то тут мы оказываемся на более привычной территории. В каком-то смысле это точная противоположность «Тропику Рака», потому что книга выходит под шапкой: «литература бегства». Сразу, правда, возникает вопрос: бегство – куда? В данном случае – в фантастическую, но с малейшими подробностями описанную страну, где живет маленький ребенок. Повествуется история, которую Хэвлок Эллис[76], написавший к книге предисловие, объявляет «сном», про девочку, родившуюся в нищей крестьянской семье на севере Франции после войны 1870 года. Впрочем, лучше всего процитировать:
«Мы опустились на колени подле маленькой деревянной скамьи, доходившей мне до подбородка, и я положил перед собой свои книги – “Обитель мертвых” и “Избранные мысли” Боссюэ.[77] Если проповедь оказывалась слишком длинной, я слизывал краску с обложки “Мыслей”, и губы мои краснели. В то воскресенье я надкусил край скамейки – до сих пор четко помню вкус сосны, отдающей смолой и покрытой пятнами от прикосновений наших маленьких ладошек, – и сломал передний зуб…»