Не дочитав, Петр Алексеевич швырнул письмо на стол.

— Ты бы, государь, еще другое прочитал, — заботливо подсказал верный боярин. — Там и о тебе сказано.

Второе письмецо вода пощадила, наверняка оно было спрятано где-то в середине пачки.

Развернув его, Петр Алексеевич принялся читать. Лицо царя все более наливалось кровью. По собственному опыту Федор Юрьевич знал, что к государю в такие минуты лучше не подступать. Вот и сделал шажок назад, чтобы не смущать его своим видом.

— «…Приходи ко мне, голубь мой, сегодня после полуночи. Питер обещал появиться утром, так что можешь являться смело. Знаю, что в прошлый раз ты едва не столкнулся с Питером в дверях. Береги себя, русский царь очень ревнивый и мстительный, может не простить. Твоя Анна, такая же страстная, как и великая Клеопатра».

— Довольно с меня! — швырнул Петр Алексеевич письмо в угол. — Приведи ко мне Анну. Хочу посмотреть на эту… блядину дочь! — выдавил из себя государь.

Князь Ромодановский слегка кашлянул. Ведь зашибет, а потом сам жалеть будет. Только кому от того легче станет?

— Государь…

— Чего тебе, холоп?

— Ты бы не серчал шибко. А то того… До смертоубийства дойти можешь. Чего же на поганую девку зло держать?

— Кхм, не похож ты на защитника! Разберусь и без твоих советов, холоп. Чего встал? Девку блудливую веди!

Анна Монс еще спала, когда в дверь постучали. Поначалу она подумала, что это вернулся Жеральдин, который, восстановив силы, готов реабилитироваться за свое фиаско. Глянув на себя в зеркало, Анна нашла, что сон лишь подрумянил ее, придав ей еще больше очарования.

Но открывать не торопилась — пускай помучается.

Жеральдин был прекрасный любовник, тонкий, изысканный, в сравнении с которым Питер — всего лишь лапотник с посада, так что терять француза жаль. Вот только чем он заболел? Анна поморщилась, вспомнив о том, что видела ночью.

Стук усилился. Анна встревожилась. На Жеральдина это непохоже. Даже когда он изнывал от желания, то был сдержан.

Она выглянула в окно. Следовало укорить Жеральдина за нетерпеливость. Не ровен час, услышит кто-нибудь. Однако у ворот, стоял сам глава Преображенского приказа князь-кесарь Федор Ромодановский, а сзади с унылыми физиономиями дожидались стражники.

— Открывай, девка! — распорядился главный судья Преображенского приказа. — Государь хочет тебя видеть.

Внутри у Анны ворохнулось от дурного предчувствия. Раньше князь Ромодановский с ней так не разговаривал. Шапку перед ее персоной не ломал, но на ласковые слова не скупился.

Справившись с нахлынувшим смятением, Анна произнесла как можно радушнее:

— Прежде государь приходил ко мне сам. А теперь стражу присылает. Может, он думает, что я убегу по дороге?

Послышался звонкий заразительный смех со стороны сгрудившихся толпой солдат. Негромко хихикнул стражник, стоящий рядом с князем.

— Весело тебе, дурень? — хмыкнул Ромодановский, посмотрев на лапотника. — Может, государева служба слаще пирогов показалась? Так я тебе устрою потеху!

— Да я так, князь, — икнул от перепуга детинушка. — Нашло чего-то.

— Ну, чего титьками-то трясешь? — уныло буркнул Ромодановский. — Сказано было собираться! Не под стражей же мне тебя провожать.

Закрыв окна, Анна достала из шкафа одежду, ту самую, что пуще всего нравилась Петру. Подумав, вытащила соболиную накидку и, отряхнув ее от пыли, набросила на плечи. Глянув в последний раз на себя в зеркало, вышла из дома.

— И куда же мы теперь? — стараясь быть веселой, поинтересовалась Анна Монс. — Уж не на бал ли меня сопровождаешь, Федор Юрьевич?

Князь Ромодановский захихикал, отчего его громадный живот пришел в невообразимое волнение. Казалось, что еще одна минута подобного испытания, и брюхо, отделившись от тела, заживет самостоятельной жизнью.

— В Преображенский приказ, девонька. Теперича это твой дом, — зло молвил князь.

* * *

В Преображенском приказе Петр Алексеевич был частым гостем. Не чурался и пыточной комнаты. А коли была охота, так мог пособить палачу и постоять у дыбы. Бывало, что только одно присутствие государя рушило самого нерадивого татя.

В сей раз беседа проходила по-иному.

Для предстоящего разговора Федор Юрьевич освободил свою комнату — место хорошее, в чем-то даже уютное. В центре — небольшой стол и три стула, имелась даже кровать, коли усталость нападет. А то, что по углам комнаты стояли кнуты, а на стене висели кандалы, так то — мелочь! Кто же на них внимание обратит, все-таки Преображенский приказ, а не богадельня какая?

Привод в Преображенский приказ сильно повлиял на Анну. Беспечность осталась за порогом, в глазах был неприкрытый ужас. Взгляд слегка обмяк в тот момент, когда она увидела слегка ссутулившуюся фигуру Петра. Заложив руки за спину, царь стоял спиной к двери и смотрел через окно во двор, где палачи секли плетями двоих кандальных. Мученики переносили боль стоически. Криков не слыхать, только тот, что был помладше да телом похлипче, крякнул разок, но вновь сжал челюсти, покрошив побитые зубы.

В центре двора торчали три высоких столба, к одному из которых был привязан тать с рваными ноздрями. Узкая спина багровела от ударов, посеченная батогами, голова безжизненно свесилась на грудь. Не сладко, видать, молодцу. Оно и понятно — на солнцепеке, да еще без пития. Так и душу богу отдать немудрено. Однако на страдальца внимание ни обращали. Попривыкли! Служивыми мученик воспринимался точно так же, как придорожный камень; пнул его мимоходом, да потопал себе далее.

У самой стены Преображенского приказа была вырыта яма для сидельцев. Через решетку на кандальных взирал белокурый страж, благообразной внешностью напоминающий агнца. В действительности для острожников он был больше чем дьявол. В десяти аршинах на каменной кладке двое служивых запалили костер для казни фальшивомонетчиков, изловленных несколько дней назад. Зальют горящего вара в глотку, на том и покончат с воровством. Эти-то пострашнее, чем смертоубивцы и тати с большой дороги. На саму государеву казну замахнулись! А потому как особо опасных преступников их держали в отдельной пристройке — в полу и на стенах вбиты металлические колья — ни лечь, ни прислониться. Вот и спят арестанты уже третьи сутки на ногах…

В Преображенском приказе покойно, но тишина не заповедная. Нет, да и рассечет ее зловещий свист кнута — то стражники балуются, учат нерадивых.

Отступив от окна, Петр посмотрел на Анну. Стоит у порога — вперед ни шагу. От былой беззаботности ничего не осталось. На лице застыла робкая и заискивающая улыбка. Эдакое смятение чувств, замешанное почти на животном страхе. Мол, возьмут, да и не выпустят из Преображенского приказа.

— Здравствуй, Питер, — произнесла Анна Монс слегка дрогнувшим голосом. — Почему ты ко мне не пришел? Я ждала.