пусть в случае со мной они и не сработали. Для того, чтобы не сдаться, нужно было обладать мужеством, его Макс должен был найти в себе сам, я же мог только подтолкнуть его к этому, показывая, что со мной всё не так уж и ужасно.

Когда мы доели и до окончания перерыва ещё оставалось время, я тихо, но вместе с тем уже более уверенно сказал:

— Ты можешь прийти поспать.

Спрашивать что-либо в ответ Макс не стал. Должно быть, он опасался, что я могу передумать, если он будет раздражать меня лишними вопросами по типу «правда ли я был не против этого», поэтому просто молча вернулся со мной в инвентарную.

Макс обыденно занял место на банкетке, положив под голову сумку, и затих. Сначала мне показалось, что он не сможет заснуть. Хоть измученный парень и прикрыл глаза, его лицо было крайне напряжённым, и он то и дело елозил на неудобной скамейке. Но довольно скоро острые черты всё же разгладились, и Макс застыл в дрёме словно восковая фигура. Постепенно эта дрёма перетекла в глубокий сон, и парень не проснулся ни через 15 минут, ни через полчаса. Уже началась следующая пара, однако я решил его не тревожить, позволив восстановить силы.

После обеда я планировал вернуться к копошению в «железе» своего пострадавшего ноутбука, а теперь был вынужден отложить это дело на потом и сидел без дела, боясь разбудить Макса шумом. Как ни странно, даже после изнасилования его нахождение рядом было способно приносить мне умиротворение, которое я прежде испытывал только в безопасности своей прочной скорлупы. Одновременно со спокойствием присутствовала и боль, но, кажется, я мог её терпеть или же по крайней мере она притупилась благодаря неподдельной искренности Макса, поэтому, откинувшись на спинку стула, я был почти в порядке.

Я поймал себя на том, что уже довольно долго вглядывался в лицо парня. Несмотря на то, что Макс выглядел намного хуже, чем когда-либо, я видел особую красоту в узоре сосудов, пронизывающих его бледные веки и виски. Тонкие синеватые губы были приоткрыты, и Макс ровно дышал, не подозревая, что я смотрю на него в упор.

Я понимал, что такой Макс — настоящий. Такой же беззащитный, как в ту ночь, когда рассказал мне о своём прошлом. Этот его истинный облик прорывался наружу и тогда, когда он раздел меня и принялся терзать моё тело. Всё же в гараже он плакал из-за того, что делал. Это никак не умаляло тяжести совершённого Максом поступка, но я, как ни старался, не мог разочароваться в нём до конца. Особенно ясно я это понимал теперь, смотря на его уставшее и даже во сне очень печальное выражение, на котором жестоким клеймом было отпечатано всё, что ему когда-либо доводилось переживать в своей не такой длинной, но достаточно тяжёлой жизни. Я никогда раньше не видел Макса спящим, однако сейчас, рассмотрев, как он выглядел, когда действительно ничего не мог скрыть от посторонних глаз, я ощутил прежнее желание показать, что я мог его понять.

Макс спал довольно крепко, но я всё равно постарался опуститься возле банкетки как можно более тихо. Сидя на коленках на полу, я поглаживал его щёку и продолжал всматриваться в его спящие черты.

Я не знал, сколько минут прошло. Затёкшие ноги свидетельствовали о том, что времени утекло немало. От ощущения моих прикосновений или же от чего-то иного Макс вдруг нахмурил брови. Ещё через несколько мгновений он начал мычать, будто у него что-то болело, а затем и вовсе замотал головой. Скорее всего, Максу снился кошмар, поэтому я убрал руку от его лица, и взял его холодную ладонь в свою.

Макс неожиданно распахнул глаза и, увидев перед собой меня, выдернул руку из моих пальцев и отпрянул. Но ему удалось только вжаться в стену позади себя, потому что двигаться толком было никуда. Он перевёл дыхание и сипло спросил:

— Почему ты… Я же…

Я сделал над собой усилие, чтобы ответить. За последние сутки я, кажется, говорил больше, чем за последние десять лет.

— Я не боюсь тебя. Это не изменилось. Поэтому и ты перестань себя бояться, смысла в этом никакого. Продолжай делать то, что делал и хотел делать раньше.

Макс, сначала замеревший от сказанного, резко сел. Я больше не собирался говорить что-либо, поэтому хотел встать и теперь уже наверняка заняться ноутбуком. Однако Макс, внезапно сползший на пол, дрожащими руками обнял ошеломлённого меня. Вплотную прижавшись ко мне, он уткнулся в моё плечо и как безумный принялся повторять: «Не боишься… Ты меня не боишься…».

Я мог только безмолвно обнять его в ответ в ожидании, когда он придёт в себя. Успокоился Макс не быстро. Всё ещё вцепившись в меня как в последнюю вещь в мире, которая могла вернуть ему разум, он прошептал:

— Делать то, что делал и хотел делать раньше… Неужели ты действительно желаешь для меня этого после всего? Неужели ты ещё способен в меня верить…

Я похлопал его по плечу. По этому жесту Макс понял, что я всё ещё был способен видеть в нём светлые человеческие качества, но также понял, что я не сказал и вовсе и не думал сказать ему ничего о том, что могу простить его, или же о том, что по-прежнему могу доверять ему как близкому человеку. Осознав это, Макс наконец отпустил меня. Он посмотрел мне в глаза и в очередной раз повторил:

— Ты меня не боишься… Мне этого хватит.

До того, как он ушёл на последнюю оставшуюся пару, я показал ему набранное сообщение: «Я верну тебе одолженные деньги и деньги за покупку телефона, когда придёт зп». Макс кивнул, не ожидая от меня в данном вопросе ничего другого. Задумавшись, я дописал: «Приходи сюда как раньше, если хочешь. Ты мне не мешаешь».

Впоследствии, продолжая молча наблюдать за состоянием Макса, когда он проводил время в инвентарной, я пришёл к выводу, что очень вовремя принял решение вернуться на работу. По моим ощущениям, дела в училище у него теперь шли не очень, хотя был разгар зимней сессии, которая требовала от студентов максимум концентрации и усилий. Наверное, если бы не моё присутствие поблизости, Макс завалил бы конец семестра. Отдыхать он позволял себе только на обеденном перерыве, в остальном же я видел лишь его опущенную голову, склонённую над тетрадями и справочниками. Он едва ли стал выглядеть более здоровым, но сосредоточенный взгляд, который я то и дело замечал, когда мне всё