– Моя.

– А вторая?

– Тоже моя, – папенька дернул себя за бороду.

– От же ж… – восхитился патриарх, причем, как показалось, вполне искренне. И с креслица своего сполз, едва, правда, не рухнул, в мантии запутавшись, однако удержался, только матюкнулся от души и с немалой фантазией. – Еще вчера по штольням лазил. Сколько я тебя за уши драл?

– Много…

– Ага… а у него уже девки… и две… и обе красавицы… скажи своей, чтоб кого другого поискала, а не этого никчемушника…

– Дедушка…

– А ты замолчи, ишь, волю взяли. Чего вы мне там подсыпали? Признавайтесь.

Советник слегка смутился, а госпожа Игнера пробормотала:

– Вам давно следовало отдохнуть…

– Тьфу ты… завтра чтоб и ноги твоей тут не было. И чтоб возвращаться не смела, пока я не дозволю, а то этак и отравят, я и не замечу. И любовника своего прихвати.

Гномы зашумели.

Как-то разом и вдруг, а я, наконец, сумела разлепить зубы. Твою ж… и языком провела, проверяя, все ли после этакого деликатесу на месте остались. Надо будет рецептик истребовать, подобная прелесть в работе пригодится. Вот ринется на меня, скажем, вырлупень бродячий, а я ему в пасть гномским яством, и пока он, бедолажный, будет зубы расклеивать, я…

– Боюсь, – голос Советника заполнил всю трапезную, надо полагать, без магии дело не обошлось. – Ваши решения давно вызывали недовольство Совета клана, а нынешнее поведение…

– Засранец, – патриарх покачал головой. – Как был, так и остался. Я ж говорил, не меняются люди со временем. И не люди тоже, а мне они про гуманизм и эволюцию. Драли тебя мало…

Стало как-то тихо.

И Эль положил руку на пояс, а мне этот жест его категорически не понравился.

– …заставляет предположить, что возраст возымел свое. Ваши суждения далеки от реальности…

Патриарх вновь покачал головой и пальцами щелкнул. И стало еще тише. Слышно было лишь как урчит чей-то желудок. А говорят, что гномы и камни переварить способны.

– Устал я от них, – пожаловался патриарх, присаживаясь рядом. Папенька подвинулся, место высвобождая. – Плетут интриги, плетут… слава, честь… я-то думал, поживут, образумятся, а они… бестолочи…

Гномы молчали.

Патриарх наполнил кубок мутной жидкостью, поднял, принюхался.

– Ишь ты, на грибочках настоеная… вам-то оно лучше водицы, а то ж с непривычки оно как-то крепковато будет…

Я кивнула.

Икнула.

– И крысок поставили, – патриарх вогнул вилку в тушку неизвестного – хотя уже вполне известного – существа. – Не пожалели. Не кривись, у нас крысы хорошие, откормленные… для наземников, оно, конечно, экзотик полнейший, но что поделаешь, свиньи в шахтах не больно-то выживают.

Госпожа Игнера стояла, открывая рот и закрывая.

Открывая и…

Советник благоразумно молчал, сам ли, силой ли заклятья – а фонило от дедушки магией так, что у меня зубы заныли – и старался стать незаметным.

– Чего встали? – патриарх тушку разломил. – Или стражу кликнуть…

– Дедушка! – взвизгнула Игнера. – Вы… вы… не можете… вот так взять и разрушить жизнь…

– Чью?

– Мою!

– Так а разве я ее рушу? – патриарх прищурился. – Скажи, я велел тебе мужу изменять? Или вот с ним связываться?

– А… а как же… Эричек?

– А чего Эричек? Туточки останется. В шахту поставим, поглядим, авось, на что и годный… а то ишь разбаловались…

– В шахту ему нельзя, – севшим голосом сказала госпожа Игнера. – В шахте… шубуршится.

И тут все посмотрели на меня.

– Юсенька, – Бжизек прижал руки к груди. – Ты только поглянь…

– Нет, – я смотрела в стену, поскольку смотреть на папеньку было выше моих сил. Совесть, столько лет спавшая, вдруг очнулась и начала припоминать, что ту самую куклу с фарфоровым личиком и глазами, которые, о чудо из чудес, закрывались, стоило куклу на спину положить, что карамельки, что прогулки на площади.

Плечи, на которые меня сажали, и я становилась выше всех.

Сахарных петушков и орехи в меду, которые ссыпались в карман к вящему матушкиному неудовольствию. Пучеглазую жабу в кувшине – мы кормили ее червяками – и меч с рукоятью, обмотанной шелковым шнуром.

Красивый.

Почти настоящий.

Им я, помнится, поколотила Тодрика, наглого соседского мальчишку, повадившегося обзываться…

…все равно нет.

– Там оно, если б взаправду было неспокойно, кто-то да пропал бы… а Гнедыш, он за помощь благодарный будет. Я уж думал, что он от дел отошел, а раз тут, то… – продолжал увещевать Бжизек, а Грета лишь вздыхала, то ли по рухнувшей любви, то ли по неясным перспективам многострадального ее эликсира.

Нет, партнеров она найдет, но…

…пока найдет, пока притрется, пока на нынешние объемы выйдет, не говоря уже о повышении. Я понимала ее тоску по потенциально упущенной выгоде, однако на памяти моей ни одно вот такое «шубуршание» неясной природы не оборачивалось чем-то простым и безобидным.

Грета ни о чем не просила, но от того на душе становилось совсем уж тошно.

– Я посмотрю, – решил Эль, окончательно испортив настроение.

Герой недоделанный.

Шахта, в которой шубуршалось, расположена была в стороне от прочих. И пара деревянных щитов, щедро расписанных рунами, этак ненавязчиво намекала, что соваться туда не стоит. Я щиты оценила, как и подернутые ржавчиной рельсы, уходящие во тьму.

Кривые стены.

Мох на них.

Лезть вглубь расхотелось совершенно.

Но разве ж моего… гм, жениха, чтоб не сказать неприлично, удержишь? Он вон и шею вытянул, ушами прядет, что жеребец на полосе препятствий, прикидывая, как бы сподручней во тьму первозданную нырнуть. Мы с маншулом переглянулись, и я покачала головой: героизм, он такой, от откровенной дурости недалеко ушел.

Я огляделась.

Как назло, подходящего камушка, чтобы огреть героя по затылку, не нашлось.

– Ничего не чувствую, – признался Эль, ткнув пальцем в деревянный щит, который взял и хрустнул, что заставило эльфа убрать руки за спину, да только поздно: по щиту поползла трещина, раскалывая рунопись пополам.

Что-то щелкнуло.

Загудело в горе.

– А оно так должно? – поинтересовался Гретин жених, ныне бывший, приставленный к нам то ли проследить, чтобы гости добрались до нужной шахты, то ли предотвратить побег, то ли просто девать его было некуда.

Он то и дело укладывал руку на топор.