Джолин всегда права. А значит, нужно возродиться — и не просто кем-то, про кого родителям напишут: Вар общительный, коммуникабельный и нормальный! — и кто ведёт целеустремлённую жизнь и заботится о бабушке, но ещё и тем, кто смотрит в оба, чтобы жизнь его не задавила.

Реалистом.

Он поднял шланг, из которого наполнялась гигантская ванна для перерождения. Вода, насколько он видел, была самая обыкновенная — вода как вода. Джолин сказала, священник произносил над этой водой какие-то специальные важные слова, чтобы она посвятела.

Теперь в этом месте никакого священника нет — есть только они с Джолин. Значит, это должны быть их слова. И ещё Уолтера, поскольку вода-то у них из «Грота».

Он начал со слов Джолин:

— Всё когда-то было чем-то другим.

— О-о, да! Тут и говорить нечего, — добавил он за Уолтера.

Потом минутку подумал, что же скажет он сам.

— Когда речь о людях, то снаружи — это часть внутри, — проговорил он наконец. Может, и не самые важные слова, зато это правда.

Вода набиралась три дня и три ночи. На четвёртое утро Вар едва не рухнул с дуба, как в самый первый день.

Вар включил камеру. Спрыгнул на землю и помчался через двор, перекрыл кран. И побежал на мост.

Они это сделали. Вместо асфальта, этого убийцы журавлей, церковь была окружена водой, мирной и безопасной, блестевшей в объективе камеры сапфировой синевой.

Вар пожалел, что за спиной у него нет ничего похожего на скамейку, потому что ему внезапно очень понадобилось сесть. А потом понял нечто потрясающее: за спиной у него есть скамейка.

Даже целые ряды скамеек. Длинные, длинные ряды, где когда-то сидели люди, замерев в ожидании чуда.

Он отыскал конец деревянной скамьи и принялся сгребать с неё обломки досок и дощечек, и оконные сетки, и куски утеплителя, и осколки шлакобетона. Расчистил пару футов, но не остановился, а продолжал, потому что есть же пункт шестой Рыцарского кодекса: Усердно доводи любое начатое дело до конца.

Он усердно довёл до конца расчистку, а потом достал из кладовки тряпки и чистящее средство и отмыл скамью, и натёр до блеска.

И тогда он сел на эту церковную скамью, в самую-самую середину. И увидел на спинке скамьи, стоявшей впереди, латунную табличку с одним-единственным выгравированным словом: «СОЗЕРЦАЙ!» — это было похоже на приказ.

Вар сложил руки на коленях. Поднял взгляд туда, где сквозь провалы в стене синел и блестел ров.

И стал созерцать.

— Созерцай! — приказал Вар, когда появилась Джолин. Но она и сама уже созерцала — с того самого момента, как спрыгнула с забора.

— Вот это да… — выдохнула она, опускаясь на скамью рядом с ним. — И не протекает?

— Кое-где. Но я заделаю дырки. И шланг оставим, чтобы текло тоненькой струйкой. Да плюс дожди каждый день.

Как будто в подтверждение его слов прямо к ним устремились угрожающе чёрные тучи, таща за собой шлейф из дождя.

И это было кстати, потому что у Вара был вопрос, ответ на который можно было получить только «Под-Столом». «Под-Столом» Джолин снимала зеркальные очки, и он мог смотреть ей прямо в душу.

Он уверенно направился к столу.

— Ты сказала, что люди всё равно берутся за старое, после того как их окунают в купель. Торчат в баре и всё такое. Откуда ты знаешь? — спросил он, закончив зажигать свечи.

Джолин отвернула лицо.

— Не «люди», а «человек». Один.

— Но всё же, откуда?

— Моё окно выходит на парковку бара.

— Это ладно, но как ты узнала всё остальное? Ты сказала — бьют своих детей. Пропивают деньги, вместо того чтобы платить за квартиру. — Вар посмотрел ей прямо в глаза. Посмотрел ей в душу.

И увидел ужасное, что было там скрыто. Понял, кто этот «один человек».

— Твоя тётя.

Джолин угрожающе выставила кулаки — как супергерои в комиксах.

— Я уже почти больше неё!

Вар почувствовал, что его кулаки тоже сжимаются. Они одна команда, он и Джолин.

— Она пропивает деньги, которые надо платить за квартиру?

— Когда мои папайи созреют, у нас всегда будут деньги.

Вар на миг утратил дар речи. То есть — Джолин грозит опасность остаться без крыши над головой?

— Ты не потеряешь свой сад, — сказал он, надеясь, что в голосе звучит уверенность. Которой у него не было.

Джолин кивнула.

— Мне нельзя его потерять. — А потом наклонилась и заглянула ему прямо в глаза. Как будто хотела заглянуть в душу. — С чего это ты так интересуешься купелью? Ты, что ли, хочешь переродиться?

Вар отвернулся. Жаль, что у него нет зеркальных очков. Или мигательных перепонок, как у ящериц.

Он уставился на свечи.

— Нет, конечно. Ванна для перерождения, ха-ха, святые, ангелы. Глупости это всё.

— Ага. Всё, кроме святых.

Вар рассмеялся:

— А я думал, ты реалистка.

Джолин пожала плечами.

— Святые — это реальность. С одной святой я вижусь каждый день.

Как только Джолин отправилась в «Греческий рынок», Вар решительно зашагал ко рву. Он начал было снимать рубашку, но вовремя вспомнил: «Священник их окунает, прямо в одежде».

Он добрёл до самой глубокой части. Остановился. Выпрямился и застыл неподвижно.

Сделай меня другим, пожелал он изо всех сил. Сделай меня нормальным.

Он набрал в лёгкие столько воздуха, сколько умещалось, и упал навзничь — полный надежды, полный готовности начать всё с начала. Глаза он не открывал: потому что это неправильно — глазеть по сторонам, любоваться пейзажем в такой переломный момент, когда меняется вся твоя жизнь. Потом он поднялся на ноги.

Вар оценивающе прислушался к себе. Ему было прохладно. И не так пыльно, как раньше. И комариные укусы больше не чесались. Но изменился ли он внутри?

Нет, не похоже. Внутри он остался точно таким, как был.

Он выбрался из воды и поднялся по ступенькам заднего крыльца.

И пока с него на церковный пол стекали лужи воды, Вар осознал: всё-таки он изменился внутри. Впервые за всё время здесь, на участке, ему было грустно.