На рассвете Киото выступил из мрака: темные скопления домов, неподвижные силуэты деревьев. Что-то было не так – Кэйко не узнала города, но все равно продолжала идти. Какие странные улицы – наверное, это все-таки не Киото! Кэйко не видела ни одного знакомого дома – всюду обгоревшие развалины, груды камней, обугленное дерево, зола и пыль! Кое-какие строения уцелели, но она не могла понять, где находится, а спросить было не у кого. Молодая женщина прошла еще немного и вдруг заметила рощу камелий: о да, вот тут, неподалеку, стоял ее дом! Она поспешила за поворот и… остановилась, пораженная зрелищем. Улицы не было, не было непрерывной цепи заваленных товаром лавок, где торговали деревянной и соломенной обувью, кожей и шелком, лаковыми вещицами и посудой…

Под ногами хрустели мелкие камешки, пахло гарью. Откуда-то выскочила тощая собака и злобно залаяла на Кэйко, блестя голодными глазами. Женщина испуганно отскочила. О да, она сама была голодна, еще как голодна и с трудом отгоняла от себя воспоминания о кушаньях, какими ее потчевали в родном доме. Жаренные в масле лепешки из рисовой муки, сладкий сироп, маринованные и свежие овощи, огурцы, баклажаны, морковь, репа, лук – их всегда было вдоволь, как и вареного белого риса и ароматно пахнущей похлебки из бобов!

Вдруг она заметила мужчину – он появился из-за поворота и направился к ней. Кэйко облегченно вздохнула, поняв, что это монах, по-видимому, из одного из уцелевших буддийских храмов. Он подошел совсем близко и, заглянув в ее застывшее помертвелое лицо, спросил:

– Вы кого-то ищете, госпожа?

Она отвечала медленно, точно во сне:

– Здесь был мой дом.

– Тут было много домов, в основном лавки – их разграбили и сожгли.

– А люди? – прошептала Кэйко.

– Кто-то успел уехать, кто-то… остался.

– Киото больше нет?! – воскликнула Кэйко, не в силах думать о том, что могло случиться с ее родными.

Монах внимательно смотрел на нее.

– Центральная часть сохранилась, княжеские кварталы тоже в основном уцелели. А вы, как видно, пришли издалека?

Кэйко вздохнула: – Да.

– Тогда возвращайтесь обратно, тем более если у вас есть там кров. Здесь много лихих людей, одинокой женщине опасно бродить по городу.

Она кивнула. Глубоко в тайниках сердца Кэйко давно поняла: ничто никогда не будет прежним!

Она бесцельно бродила по улицам до самого вечера; вид покинутого людьми, мрачного, опустелого Киото внушал ей ужас. Зачем понадобилось разрушать такой прекрасный, светлый и мирный город?!

Она смертельно устала и с трудом переставляла ватные ноги. У нее раскалывалась голова, и было трудно дышать. В какой-то миг Кэйко едва не упала, но ее подхватили чьи-то руки.

Перед ней стояла какая-то женщина, она пристально глядела в ее широко раскрытые, лихорадочно блестевшие глаза. Незнакомка давно наблюдала за Кэйко, просто та этого не видела. Женщина молча повлекла Кэйко за собой, и она пошла, не в силах больше бродить одна по этому незнакомому, безжизненному миру! Женщина привела ее в светлый, теплый и красивый дом, в котором все было ярким и новым и витал аромат благовоний. Навстречу с поклонами вышли две молодые девушки в богато разукрашенной одежде; женщина что-то шепнула им, и они проводили Кэйко в большую, отделанную бамбуковыми панелями комнату и усадили на шелковую подушку.

– Откуда ты? – спросила женщина, в глазах которой угадывалась глубоко скрытая расчетливость и беспощадность.

Кэйко молчала, опустив голову.

– Ты потеряла родителей?

После этого заданного мягким, участливым тоном вопроса девушка словно пробудилась ото сна, начала осознавать происходящее и в ужасе прошептала:

– У меня отняли сына! Я никогда его не увижу! – И она горько зарыдала.

Женщина не стала ее успокаивать, лишь сделала девушкам знак, а после подала Кэйко принесенную ими чашку.

– На, выпей, это поможет.

Кэйко выпила, и женщина тотчас налила еще. Беспорядочные мысли проносились в голове девушки, ее все еще одолевал страх, но она согрелась от саке и немного успокоилась.

– Я не знаю, что мне делать! – пролепетала она.

– Теперь никто этого не знает, но ты должна ободриться и перестать думать о плохом. Со временем жизнь наладится, и твоя – в том числе, – рассудительно произнесла женщина. Потом спросила: – Как тебя зовут?

Кэйко ответила.

– А меня – госпожа Суми.

Подали еду – сочную белую рыбу, рис, овощи, – и Кэйко жадно утоляла голод. Потом упала на циновку и заснула.

На следующее утро госпожа Суми объяснила ей, куда же она все-таки попала.

– Ты не думай, – сказала она, – нас посещают только богатые и знатные господа, кого попало мы не пускаем. Девушки всегда хорошо одеты, веселы, сыты – им незачем думать о завтрашнем дне. Этот дом принадлежит не мне, а одному господину, я просто управляющая. Раньше я тоже принимала мужчин, как все остальные девушки, так что со временем ты даже можешь занять мое место.

Закончив, она испытующе уставилась на Кэйко.

– Я ненавижу мужчин! – вдруг сказала та.

– Не ты одна, – спокойно произнесла госпожа Суми.

– Это они разрушили Киото!

– Да, разумеется, это сделали не женщины.

Внезапно Кэйко почудилось, что она начала постигать истину. Мужчины устанавливают порядки, от которых на земле процветают несчастья. В замке На-гасавы, да и раньше, в лавке отца, она нагляделась и на лживое подобострастие, и на показную суровость. Эти маски на лицах – от вековечной привычки усмирять свои чувства, не давать им выхода. Так воспитываются все, и крестьяне, и самураи, и единственная возможность отпустить свои эмоции на свободу для последних – это война. Они затевают ее, а потом сметают все на своем пути – города, людей, память и чувства!

– Ты можешь их ненавидеть, можешь даже презирать, – промолвила госпожа Суми, – но помни: они достаточно платят, для того чтобы ты этого не показывала. Я сразу тебя заметила: ты не просто красива, в твоих глазах, в твоем лице есть то, что нравится мужчинам. Оставайся у нас, и ты сможешь многого добиться!

Кэйко не могла сказать госпоже Суми, что и без того добилась многого – была наложницей самого дай-мё, – как не могла сказать, чего ей это стоило и к чему привело!

Ее голос звенел от напряжения, когда она твердо произнесла:

– Нет! Это – не для меня!

Госпожа Суми осталась совершенно спокойной. Она ничуть не удивилась и ответила:

– Тогда уходи. Впрочем, если надумаешь вернуться, я буду рада.

Легкое дуновение ветра вновь доносило до Кэйко слабый, но явственный запах дыма, и кругом было темно и пусто, лишь кое-где маячили темные развалины. Она шла по мрачным тоннелям улиц и дрожала от холода и страха. В иные мгновения девушке казалось, что она слышит безумные крики, звон мечей, треск и грохот, чувствует испепеляющий жар огня, видит пламенный вихрь.