А тем временем с моря шли торпедоносцы с отдельной группой истребителей прикрытия. Не палубные, а берегового базирования. Они вылетели на самом деле первой волной, просто их траектория была очень извилистой. Из-за чего подошли они пятыми.

Вот они-то и обрушили всю мощь своих торпед на остатки флота Альянса. На корветы и фрегаты, стараясь если не утопить, то повредить каждый из них. Каждый. Чтобы никто не ушел без ласки.

И наконец, где-то через час после начала этой атаки подошли те самые старые грузовые водородные дирижабли, которые так славно гоняли подводные лодки. В этот раз они шли невысоко и под перегрузкой, забитые бомбами до отказа. Их задача была проста – поставить окончательную и жирную точку во флоте Альянса. Во всяком случае, в том, который базировался в Вильгельмсхафене.

К моменту их подхода уже подоспела вторая волна штурмовиков, зорко следящая за тем, чтобы оперативно подавлять оживающие узлы ПВО. Их эрэсы и батареи крупнокалиберных пулеметов решали эти проблемы на «раз-два».

Дирижабли бомбили люто.

Высота у них была очень небольшой. Шли они медленно и устойчивым курсом. А бомбы – по тысяче килограммов каждая с инерционным взрывателем и бронебойной, усиленной головной частью. Она и линкор угостит – подурнеет. А тут корвет или фрегат. Тем же корветам тупо оконечность отрывало, если она туда попадала…

Отбомбившись, дирижабли набирали высоту и уходили на базу.

За ними отходили штурмовики, обеспечивая прикрытие против средств ПВО.

А там и истребители откатываться начали.

Не без потерь.

Не без заметных потерь.

Ведь одно дело – свободно драться в воздухе, работая от своих тактико-технических преимуществ. И совсем другое – прикрывать столь масштабную операцию. Прорвись несколько истребителей Альянса к городу – и все, получилась бы бойня.

Да, штурмовики, допустим, в основной массе отбились бы. Тем более что у них была отработана тактика группового противодействия истребителям. Когда штурмовики брали таких «охотников» в клещи и встречали лобовой батареей. А вот дирижабли, особенно старые, могли пострадать. СИЛЬНО пострадать. Вплоть до полной потери всего парка. Очень уж они были уязвимые.

Жаль было этих потерь в истребителях. Но оно того стоило. Да и ничем фатальным не грозило. В масштабах фронта эти потери были вполне терпимы. Да и резервисты, подготавливаемые на тыловых аэродромах в глубоких тылах Империи, скоро должны были начать приходить пополнением. Никакой «взлет-посадки». Их учили хорошо с острым креном в практику. Большой налет, освоение высшего пилотажа и изучение воздушного боя, как индивидуально, так и, особенно, в составе групп. Сон. Отдых. Занятия в классах. И снова полеты… полеты… полеты… Много полетов. ОЧЕНЬ много полетов…

Александр Блок покачивался вместе с большим десантным кораблем, опираясь на фальшборт. Его беспокойная супруга, родив после Западной войны еще трех детей, окончательно осела дома. Слишком это все стало обременительно для нее. Да и детей требовалось воспитывать правильно. Ее категорически не устраивал любой вариант, кроме самурайского. Тот еще выбор. Но пусть так, что она годами у него над душой стоит. А он сам совершил очень странный карьерный поворот. И из командира полка Лейб-гвардии как-то незаметно перекочевал в руководство нового подразделения, формируемого из самураев. К этому времени Александр Александрович настолько пропитался японской военной культурой, что был вполне себе «последним самураем», подменив на этом поприще Тома Кукуруза. До такой степени, что и он эту всю культуру принял, и она его.

Вот и пригодилось.

В струю пришлось, так сказать.

И теперь он, будучи уже в генеральском звании, командовал особой бригадой из двух полков. Таких жутких, что, скажи ему о том кто-то лет двадцать назад, – даже смеяться не стал бы. Просто поколотил бы злодея, считая, что этот блаженный безумец пытается его проклясть или еще как порчу навести.

А теперь ничего… привык…

Темнело.

До берега было еще далеко. По-хорошему Александру бы выспаться. Дело ведь предстояло нешуточное. Но он не мог. Нервничал. Слишком уж нервничал. Хотя виду не подавал. Нельзя было. Не тот контингент в подчинении. Да…

А контингент в эту бригаду набирался действительно очень специфический. Ядро – самураи. Они и до службы многие воспитывались по очень необычным для европейцев канонам. А попав в корпус, так и вообще – прямо прокачивались бусидо до состояния боевых зомби.

Само собой, для трех бригад с частями усиления, находящихся в этом особом легком Лейб-гвардии корпусе «Цветок сакуры», собственно самураев было не найти. Их оказалось не так много. Поэтому был утвержден комитет из самых авторитетных представителей старых родов, которые принимали добровольцев из иных социокультурных групп. Прежде всего – наиболее ошпаренных ребят из казаков и горцев. Хотя имелись даже негры и североамериканские индейцы. Главное, чтобы у кандидатов было не менее пяти лет военной службы. А дальше парня брали в оборот и прокачивали. Крепко прокачивали. Вся его жизнь на ближайшие несколько лет превращалась в одну сплошную тяжелую тренировку. Физическую и духовную. До такой степени, что бусидо въедалось у него буквально на уровне рефлексов.

И еще один важный момент – верность Императору.

Весь мир в труху, но Империя и Император превыше всего. Каким бы он ни был – больным, косым, обосранным. Не важно. Ничего не важно, кроме одного – законность. Все остальное не имело ни малейшего значения. И вот эта прокачка шла всю службу, сопровождая их буквально каждый день.

Со стороны казалось, что Николай Александрович просто утилизирует слишком проблемное население Японии. Ну и остальных провинций. Собирает самых отмороженных или ошпаренных на голову и пытается их занять чем-то полезным. Чтобы они деструктивной фигни не творили и простым людям жизнь не портили. Но все было намного глубже и интереснее. Впрочем, сейчас именно этот аспект был не важен. В руках Александра Блока была одна из трех «ошпаренных» бригад, которая ждала темноты, приводя себя в порядок и готовясь к операции. А он сам, чтобы соответствовать образу, старался медитировать, изредка отвлекаясь на оправиться и покурить. Но тоже – демонстративно равнодушно и спокойно. Словно это было частью ритуала.

Вот и сейчас, немного попыхтев трубкой, он выбил ее, не спеша почистил. Аккуратно убрал в футляр. И отправился в свою каюту. Пить чай с умным видом из микроскопических чашечек. Чай… от которого его уже тошнило. Хотелось жахнуть самогона стакан, дабы успокоить нервы. Но нельзя. Это – слабость. Он потеряет лицо в глазах подчиненных. А это совершенно недопустимо…

Да – ритуал. Да – игра. Но его жизнь уже много лет как превратилась в какую-то кошмарную, прямо-таки садистскую игру со смертью…

И вот наступила тьма, расплескавшись над морем.

Легкий стук в дверь.