В тот же день, пятнадцатого января, сотни женщин топчутся tsu fünft на лагерплац. Среди них Мила узнает Франсуазу, Вивиан, Марсель. Все с розовыми карточками. Мила встречается взглядом с Франсуазой, чьи пальцы едва заметно шевелятся в прощальном жесте, а на лице – робкая улыбка. Перед Франсуазой стоят пожилые женщины, позади нее – пожилые женщины, все вязальщицы стоят в дисциплинарных рядах. «Значит, это великий день», – говорит про себя Мила. Их отправляют в Уккермарк[93]. О нем уже давно рассказывают всем уставшим женщинам, побуждают их взять розовую карточку, которая откроет им путь в лагерь отдыха, где они будут меньше работать, будут лучше питаться. Это небольшой лагерь недалеко от Равенсбрюка, и теперь они стоят в очереди туда. Каждая сжимает свой котелок, котомку, на шее привязана зубная щетка – целая колонна скелетов, которая движется, как класс, отправляющийся на пикник, очень послушно, прямо к выходу из лагеря. Они идут, под их ногами трещит лед. Кажется, что Уккермарк находится по ту сторону стены. Женщины из других блоков, из блока № 27, французские политзаключенные говорили всем, и особенно «розовым карточкам»: «Не уходите, настоящий отдых – это смерть, они вас убьют». Мила тоже это слышала. Но что поделаешь, поставьте себя на их место: получить надежду на комфорт – теплая печь, конец поверкам, добавка маргарина и хлеба. Они мечтают об этом, они берут карту, отваживаются на отсрочку, а у Милы и многих других заключенных сжимается сердце, вспыхивает одновременно и злость, и любовь. Но что можно противопоставить мечте? Они записались в Уккермарк и теперь уходят. В этих рядах и Даниэль. И Франс. Они из тех, кому страшно уходить, кто взял розовую карточку, а затем почувствовал опасность вечного покоя, который должен наступить. Почему они здесь? Дарья тоже отправляется в путь. На своем примитивном немецком она говорит:

– Мила, смотри. Внимательно смотри и запоминай.

Пятнадцатое января. Запомнить дату и положение солнца в небе. В блоке Verfügbars спрятали на балках под крышей двух женщин с розовыми карточками.

Не сдаваться. Обнимать Сашу-Джеймса, говорить ему слова любви. Сабина утверждает, что он понимает, и, даже если это ложь, не важно, Мила сама слышит слова, которые произносит, она договорилась с собой не отступать. Она видит, как отблескивает солнце в сугробах. Говорит Джеймсу слова нежности. Немцы, наверное, не выиграют.

Не сдаваться, даже когда двадцать второго и двадцать третьего января – нужно запомнить числа, двадцать второе и двадцать третье, – Мила видит, как в Revier возвращаются врачи-заключенные и медсестра Дарья, которую отправляли вместе с «розовыми карточками» в Уккермарк. Одна из врачей слегла в постель и больше не поднимается. Она больше не говорит. Больше не шевелится. Больше не ест. Она спит, чтобы забыться. Дарья говорит между двумя прибытиями больных: «Уккермарк – это лагерь смерти». И Мила возвращается в блок «с глазами» Дарьи, со словами Дарьи. Десятки женщин перехватывают ее взгляд, и Тереза, конечно, первая, и те, кто еще остался, Мари-Поль, Луиза, они внимают ее голосу: «В Уккермарке у тебя тотчас же забирают все вещи; ты стоишь минимум пять-шесть часов в день, иногда целый день в хлопковом платье босиком на снегу, и во время Appell окоченевшие женщины замертво падают; ты спишь на земле; порции хлеба и супа уменьшены вдвое, поскольку их себе забирает немецкий персонал. Иногда женщины умирают от отравлений».

Франсуаза, Марсель, Вивиан, Даниэль и Франс в Уккермарке. Не сдаваться, даже когда с наступлением ночи грузовики покидают Уккермарк и едут не по обычной дороге – заключенные отлично знают шум удаляющегося грузовика, – а движутся вдоль лагеря и останавливаются напротив Krematorium – ухо улавливает вибрацию мотора у стены ограждения. Заключенные блоков № 1 и 12 слышат выстрелы сквозь шум мотора: стреляют в затылок, об этом знают все, и они об этом рассказывают. Теперь очень легко переходить из одного блока в другой из-за переполненности лагеря. Schreiberins, которые каждый день ездят в Уккермарк, тоже обо всем рассказывают, и их слова быстро распространяются: «Эсэсовцы приказали составить специальный список, сгруппировав имена увезенных в грузовиках женщин по пятьдесят-шестьдесят человек». Помимо обычного списка есть еще «список задержанных, которых переводят в лагерь Mittwerda[94]».

Итак, об этом говорят на нарах.

– Mittwerda?

– Что это такое, какой-то Kommando?

– Нет, потому что грузовик едет прямиком в Krematorium!

– Ты уверена?

– Так же как и в том, что меня зовут Дениз.

– Тина из блока № 1 и еще одна девушка из блока № 12, я не помню, как ее зовут, – Мила думает: «Нужно узнать имя девушки, выучить его», – они слышат звук моторов грузовиков с другой стороны стены.

– Так вот, это то, о чем я говорю: Mittwerda – это вранье.

– Эх, вы, шайка страусов, Mittwerda – это Krematorium.

– Пуля в затылок – и в печь.

Значит, Mittwerda – это смерть. Несколько дней спустя не сдаваться, запомнить число, в то время как Джеймс усыхает в желтухе. Возле Krematorium слышен звук мотора, но больше ни одного выстрела.

– Никто ничего не слышал, только звук мотора.

– Девушки из блоков № 1 и 12 слышали крики женщин, когда грузовики остановились.

– Но потом не стреляли.

– Ты несешь вздор, бестолковая.

– Значит, их сразу запихивают в печь.

– Живых? Мы бы тогда долго слышали, как орали бы «розовые карточки»!

– Ну, тогда их туда отправляют мертвыми. Их убивают в Уккермарке.

– Нет, потому что Тина слышала крики.

Остается одно предположение. Тихий метод. Массовый. Грузовик полон женщин, нет никаких выстрелов; сначала крики, а потом мертвая тишина. Многие об этом подумали, но ни одна из них не решается произнести вслух, пока Тереза не произносит это слово – «газ». Мила размышляет: «Если в Равенсбрюке есть Kinderzimmer, то наверняка есть и газовая комната. Газовая камера. Газовый грузовик. Называйте, как хотите». В скором времени рабочим колоннам, направляющимся в цех «Siemens», не разрешают проходить вдоль стены и крематория. Заключенные рассказывают, что делают огромный крюк по лагерю, проходят мимо казарм, сторожевых постов, эсэсовской столовой и Industriehof. Они переходят через рельсы, склады с награбленным и входят в мастерские с восточной стороны. Этот путь в три раза длиннее, чем раньше, но у эсэсовцев наверняка есть на то причины.

Продержаться еще немного, несмотря на предположение о газе.