— Так отошлите их на корабли, пока есть время, — молвил Турин.

— Они не пожелают расстаться с нами, — отвечал Гвиндор, — даже если бы Кирдан и смог их приютить. Мы будем вместе до последнего, и не след нам добровольно искать смерти.

— На все это я ответил, — промолвил Турин. — Доблестная защита границ и могучие удары, пока враг не собрался с силой, — вот верная надежда на то, что долго пробудете вы вместе. И неужто тем, о ком говоришь ты, по сердцу малодушные трусы, что, схоронившись в лесах, охотятся на отбившуюся от стаи добычу, точно волки — по сердцу больше, нежели тот, кто надевает шлем и берет в руки шит с гербом, и разгоняет врагов, пусть они далеко превосходят числом все его воинство? Женщины эдайн, во всяком случае, не таковы. Они не удерживали своих мужей от Нирнаэт Арноэдиад.

— Но выстрадать им пришлось куда больше, чем если бы битвы этой никогда не было, — отозвался Гвиндор.

Однако Турин обрел немалое благоволение в глазах Ородрета и стал главным советником короля, и тот во всем доверял его суждению. В ту пору эльфы Нарготронда отказались от скрытности; откованы были огромные запасы оружия, и, по совету Турина, нолдор перекинули через Нарог надежный мост — от самых Врат Фелагунда, чтобы ускорить передвижение войск, ибо теперь война шла главным образом к востоку от Нарога на Хранимой равнине. Северной границей Нарготронда ныне стала «Спорная земля» у истоков Гинглита и Нарога и вдоль окраин лесов Нуат. Орки не смели забредать в междуречье Неннинга и Нарога, а к востоку от Нарога нарготрондские владения доходили до Тейглина и до края Болот нибин-ноэг.

Гвиндор впал в немилость, ибо утратил былую воинскую доблесть, и сила его иссякла, и боль в изувеченной левой руке то и дело давала о себе знать. Турин же был юн; лишь теперь вполне возмужал он; и с виду воистину походил на мать свою, Морвен Эледвен: высокий, темноволосый, светлокожий и сероглазый, красотой превосходил он всех смертных мужей Древних Дней. Держался и изъяснялся он так, как в обычае в древнем королевстве Дориат; даже среди эльфов при первой встрече его легко можно было принять за потомка одного из знатнейших нолдорских Домов. Столь отважен был Турин и столь искусно владел оружием, особенно мечом и щитом, что говорили эльфы, будто невозможно убить его — разве только по роковой случайности либо пущенной издалека стрелой. Потому Турину подарили надежную кольчугу гномьей работы; и, будучи в мрачном расположении духа, отыскал он в оружейных позолоченную гномью маску и надевал ее в битву, и враги бежали пред ним.

Теперь, когда добился Турин своего, и все шло удачно, и, занимаясь тем, что ему по сердцу, обретал он славу и почести — держался он со всеми учтиво и обходительно, и сделался менее мрачен, нежели прежде; так что едва ли не все сердца обратились к нему; и многие называли его Аданэдель, Эльф-человек. Но более прочих Финдуилас, дочь Ородрета, чувствовала сердечное волнение, ежели стоял он рядом или просто находился в том же зале. Была она золотоволосой, как весь дом Финарфина; и в радость было Турину любоваться ею и с нею беседовать, ибо напоминала она ему родню и женщин Дор-ломина в отчем его доме.

Поначалу виделся он с Финдуилас только при Гвиндоре; однако спустя какое-то время стала она сама искать его общества, так что порою встречались они и наедине, словно бы волею случая. Тогда Финдуилас принималась расспрашивать Турина про эдайн, видеть которых доселе доводилось ей нечасто, и о стране его, и о родичах.

Турин охотно рассказывал ей обо всем, пусть и не называя напрямую ни земли своей, ни кого-либо из близких, а однажды признался ей:

— Была у меня сестренка, Лалайт — так звал я ее; глядя на тебя, вспоминаю я о ней. Лалайт была дитя — золотистый цветок в зеленой весенней траве; если бы осталась она в живых, так сейчас, верно, поблекла бы от горя. Но в тебе прозреваю я величие королевы — ты схожа с золотым древом; хотелось бы мне иметь сестрицу столь прекрасную.

— В тебе же прозреваю я величие короля, — отозвалась она, — под стать знати народа Финголфина; хотелось бы мне иметь брата столь доблестного. И не думаю я, что Агарваэн — твое настоящее имя; не подходит оно тебе, Аданэдель. Я зову тебя Тхурин,[26]то есть Сокрытый.

При этих словах Турин вздрогнул, но молвил так:

— Не таково мое имя, и я не король; наши короли — из рода эльдар, а я — нет.

И приметил Турин, что дружба Гвиндора к нему охладела; и дивился он также, что, если поначалу горе и ужас ангбандского плена от него отчасти отступили, теперь Гвиндора словно бы все больше одолевали тревога и скорбь. И подумал Турин: он, верно, горюет, что я противлюсь его советам и взял над ним верх; жаль мне, что так. Ибо Турин любил Гвиндора, провожатого своего и исцелителя, и сочувствовал ему всей душой. Но в те дни блеск красоты Финдуилас тоже померк, поступь ее сделалась медлительна, а лик омрачила печаль, она побледнела и исхудала, и Турин, видя это, решил, что слова Гвиндора заронили в ее сердце страх перед будущим.

На самом же деле Финдуилас разрывалась душою надвое. Она чтила Гвиндора и сострадала ему, и не хотелось ей добавлять ни единой слезы к его горестям; однако вопреки воле день ото дня росла любовь ее к Турину, и задумывалась Финдуилас о Берене и Лутиэн. Но Турин не походил на Берена! Он не пренебрегал ею и радовался ее обществу; она же знала, что не любит ее Турин той любовью, что ей желанна. Мыслями и сердцем он был далеко, у рек давно минувших весен.

И вот Турин заговорил с Финдуилас и сказал так:

— Пусть не пугают тебя слова Гвиндора. Он немало выстрадал во мраке Ангбанда, и тяжка воину столь доблестному участь беспомощного калеки. Ему нужно утешение — и время на то, чтобы окончательно исцелиться.

— Знаю, — отвечала Финдуилас.

— И мы выиграем для него это время! — воскликнул Турин. — Нарготронд выстоит! Вовеки не выйдет более Трус Моргот из Ангбанда, и остается ему полагаться лишь на своих прислужников — так говорит Мелиан Дориатская. Прислужники эти — пальцы на его руках; и мы станем рубить и отсекать их, пока Моргот не втянет когти. Нарготронд выстоит!

— Может, и так, — отозвалась Финдуилас. — Выстоит, если ты в том преуспеешь. Но остерегись, Тхурин; тяжело у меня на сердце, когда уходишь ты в битву — страшусь я, что осиротеет Нарготронд.

После Турин отыскал Гвиндора и сказал ему:

— Гвиндор, милый друг, опять одолевает тебя печаль; гони же ее прочь! Ибо исцелишься ты под кровом родни своей и в ясном свете Финдуилас.