— А как действует этот препарат? Сразу или должен достичь определенной концентрации?

— Накопления этих препаратов в организме не происходит. Эффект достигается только при однократном приеме его в количестве 10 граммов или больше. Или при его приеме в течение короткого времени. Исходя из веса препарата, 10 граммов — это одна чайная ложка. Время воздействия индивидуально и зависит от множества факторов. Чем крупнее человек, тем медленнее наступит эффект. То же произойдет, если прием препарата был осуществлен с чашкой кофе или чая после обильного обеда, состоявшего из жирной, калорийной пищи. Если же препарат был принят на голодный желудок, то скорость достижения эффекта может быть сравнима с той, с какой у человека наступает опьянение после выпитой на голодный желудок бутылки водки, — объяснил он. — Работы находились в завершающей стадии, когда некий господинчик с подачи своих зарубежных хозяев решил, что некоторые отрасли науки Советскому Союзу не нужны.

Генерал посмотрел на меня, и я кивнула, показывая, что поняла, о ком он говорит.

— Счастье великое, что он не до конца представлял себе, над чем именно работает институт, и распорядился просто закрыть его. Знай он подробности, и их бы выложил своим заокеанским дружкам на блюдечке с голубой каемочкой. В результате работа была свернута, а препараты и документация уничтожены. И это совершенно точно. И вдруг вчера из клиники поступила информация, что в анализах Анны Ермаковой найдены следы одного из этих препаратов. Врач, к которому мы ее направили, в свое время имел отношение к разработке лекарства, нейтрализующего его действие. Поэтому он сразу заподозрил неладное и назначил ей нужные анализы, а когда убедился, что был прав, связался с нами. А мы к тому времени уже исследовали продукты и лекарства из гримерки Анны и нашли нечто непонятное в кофе и сахарозаменителе. Ему достаточно было только посмотреть на выведенную формулу, как он сразу сказал, что это. Он тогда за свою работу досрочно очередное звание получил, а такое не забывается. Он немедленно сел готовить лекарство для Ермаковой, и тут… — он немного помолчал. — Сегодня утром к ней без всякого лечения вернулся голос. Сам собой! В ее палату зашла медсестра, поздоровалась, и она спросонья ей автоматически ответила совершенно нормальным голосом. Выписывать ее сейчас ни в коем случае нельзя — неизвестно, какие могут быть последствия от приема этого препарата. Так что она еще полежит там. Пусть отдохнет и нервы себе подлечит.

— Слава тебе господи! — с огромным облегчением выдохнула я.

— Мы все этому тоже рады, и были бы рады еще больше, если бы не одно обстоятельство. Когда наши эксперты вывели формулу этого препарата, врач сказал, что, кроме основных компонентов, в нем есть примеси. Сначала мы подумали, что кто-то узнал формулу и произвел препарат, например, в школьном кабинете химии, где не может быть необходимой абсолютной стерильности. Но когда к делу подключились биохимики, они определенно сказали, что это не примеси, а дополнительные компоненты, механизм действия которых пока неясен. Есть версия, что эти добавки снова запускают отключенный участок мозга через определенное время, как это произошло с Ермаковой. То есть это не тот препарат, который разработали тогда в НИИ! Это модифицированный препарат! — Генерал разволновался до того, что даже встал из кресла и начал расхаживать по комнате. — И человек, который это сделал, — гений! И этого гения нам надо найти, чего бы это ни стоило! Причем совсем не для того, чтобы посадить в тюрьму, — нам ему нечего предъявить! Наоборот! Ему будут созданы все мыслимые и немыслимые условия, чтобы он только работал, потому что его мозги на вес даже не золота, а бриллиантов! Господи! Россия потеряла столько ценных специалистов, которые толпами уезжали из страны, чтобы не умереть с голода, что мы больше не можем себе позволить разбрасываться талантливыми людьми! Все соответствующие структуры уже в курсе, уже начата проверка всех бывших работников института, их родственников и друзей — вдруг кто-то в нарушение всех правил делал дома какие-то записи и теперь они попали к нужному нам человеку. Но самый короткий путь к нему лежит через театр! Мы можем ввести туда своего человека, но это потребует времени, и к тому же его работа не будет так эффективна, как ваша, — вы же сестра Ермаковой! Евгения! Делайте что хотите! Любые ваши действия будут оправданы, но найдите пусть не кончик ниточки, а хотя бы его тень! Нам главное — зацепиться, а там уж мы будем аккуратно разматывать этот клубок.

— Товарищ генерал, не надо так волноваться, — попросила я, ошеломленная его напором. — Конечно, я сделаю все, что в моих силах. Только мне бы прояснить для себя кое-какие моменты.

— Спрашивайте, что вас интересует, — устало произнес он, возвращаясь в кресло.

Я отхлебнула холодный кофе — у меня от таких новостей во рту пересохло — и спросила:

— Скажите, а что это был за институт? Он работал под эгидой военных или комитета? Я потому спрашиваю, что Сухарик-то военный.

— Это был закрытый городок в Подмосковье, где жили только работники института, ну и обслуживающий персонал: дворники, продавцы и так далее. Уровень секретности был высочайший, со стороны туда невозможно было попасть. А курировали его военные.

— Знаете, если Сухарик снимает для своей любовницы квартиру, а не довольствуется встречами в гостинице с почасовой оплатой, это говорит о том, что он всерьез увлечен ей. Предположим, она говорит ему, что на ее пути к всемирной славе стоит старая грымза Ермакова, которую нужно спихнуть с пьедестала, чтобы она заняла ее место. А вдруг Сухарик в молодости тоже имел отношение к этому институту и прихватил кое-что на память — вы же сами сказали, что срок годности препаратов бесконечен. Возможный вариант?

— Евгения! Этот Сухарик может быть артиллеристом или летчиком, — возразил генерал. — Но мы им займемся вплотную. Сегодня с помощью соседа Лукьяновой будет составлен его композиционный портрет, и проверят записи на всех камерах наблюдения вокруг этого дома. Эксперты в квартире уже работают, так что анализ ДНК, отпечатки пальцев и прочие физические характеристики мы скоро получим. Конечно, мы не можем утверждать, что Лукьянова точно причастна к отравлению Ермаковой, но мотив у нее был, а если вспомнить о ее реакции на произошедшее, то что-то она явно предприняла. У нее уже не спросишь, а вот у Сухарика — вполне. Когда мы выясним, кто этот человек, на заключительном этапе мы, пожалуй, подключим вас.

Должно быть, мой взгляд был достаточно красноречив, потому что он удивленно на меня посмотрел, а потом вкрадчиво спросил:

— Вы за кого меня принимаете? За сутенера?

— Но я не понимаю, чем могу быть полезна в этом случае, — стояла на своем я.

— После того как я посмотрел запись того, что вы вытворяли в рыжем парике возле театра, я убедился, что вы можете изобразить все что угодно, — усмехнулся он. — Не пропадать же такому таланту?

Я скромно опустила глаза, и тут меня как током пронзило:

— Тихонов! — почти крикнула я. — Он же ненавидит Анну! Если предположить, что нацики как-то добрались до формулы, а какой-нибудь сумасшедший ученый, двинутый на их идеях, ее доработал… В общем, Тихонов вполне мог предложить проверить действие препарата на Ермаковой. Или просто стащил немного. До отъезда Анны, когда в театре уже были и Воронцов, и Лукьянова, он неоднократно бывал там, да и она ему многое рассказывала, так он знал расклад сил в театре, знал, как ей там завидуют, и так далее. С Воронцовым он, конечно, связываться не стал бы — у того на лбу стоит штамп «Ничтожество», а вот Лукьянова могла с радостью стать исполнительницей его преступного замысла — ведь он полностью отвечал ее чаяниям стать ведущей актрисой. Воронцов точно ночевал дома, а Лукьянова? Она могла остаться на ночь в театре, взять ключ, когда охранник спит, и подсыпать отраву. Но такая ушлая девица, как она, не могла не подстраховаться. Что-то у нее на Тихонова было, например, запись их разговора на телефоне. Она попыталась его этой записью шантажировать, и он ее убил. Кстати, надо выяснить, а не занимался ли он в свое время какими-нибудь единоборствами.