— Любовь моя, шевалье рассчитывал увидеть вашего бедного брата. Мы как раз говорили о его печальной смерти.

Она ответила, даже не потрудившись взглянуть на него:

— Почему же печальной, сеньор? Следует надеяться, что он обрел покой. Итак, вы, шевалье, были знакомы с моим братом?

— Нет, мадам, но когда-то я знал его друга и поэтому надеялся представиться ему.

— Вы бы нашли, что он вовсе не занимателен, — сказала донья Беатриса. — Гораздо лучше познакомиться со мной.

Сэр Николас поклонился.

— Я в этом уверен, мадам, — ответил он и подумал, что не погрешил против истины.

— Вы должны прийти ко мне на бал в пятницу вечером, — заявила она. — Это будет ужасно утомительно и скучно. Вы скрасите мне этот вечер. Я полагаю, вам нужно познакомиться с моим сыном.

Она вздохнула и обратилась к дону Родригесу:

— Сеньор, дон Диего где-то здесь. Пожалуйста, пошлите за ним.

— Мадам, я уже имел это удовольствие. Я встретился с вашим сыном вчера на Ментидеро.

— А, в таком случае вы вряд ли захотите снова увидеть его, — сказала она с полным пониманием. — Сеньор, не нужно за ним посылать.

Сэр Николас закусил губу.

— Напротив, я буду в восторге, мадам.

Ее веки на минуту приподнялись. Он подумал, что никогда еще не встречал такого удивительно холодного, циничного и вместе с тем приветливого взгляда.

— Сеньор, пошлите за доном Диего, — вздохнула она.

Через одну-две минуты вошел дон Диего, принеся с собой аромат мускуса. Он весьма церемонно приветствовал сэра Николаса, и пока они беседовали, мать дона Диего, возлежавшая в кресле, созерцала их со своей всеведущей улыбкой.

— Вы увидите шевалье на вашем балу, сын мой, — сказала она. — Мой дорогой шевалье, я такая рассеянная! Я не сказала вам, что бал устраивается в честь дня рождения сына. Не помню, которая это годовщина, но, несомненно, он вам сам скажет.

— Сеньора, шевалье это неинтересно, — с раздражением промолвил дон Диего.

— Надеюсь, я буду иметь счастье познакомиться с вашей племянницей, мадам, — обратился Бовалле к донье Беатрисе. — Впрочем, возможно, она еще не появляется в свете?

У дона Диего был недовольный вид. Донья Беатриса продолжала обмахиваться веером.

— Она там будет, — спокойно ответила она.

Бовалле заметил, что отец и сын внимательно взглянули на нее, но она и бровью не повела. Он поднялся, поцеловал ей руку и откланялся.

Когда за ним закрылась дверь, дон Диего раздраженно пожал плечами и бросился к окну.

— Зачем вам нужно было приглашать его на пятницу? — спросил он. — Вы так им очарованы? Он разгуливает с таким видом, как будто купил весь Мадрид.

— Я подумала, что, возможно, он развлечет меня, — ответила ему мать. — Очень представительный мужчина! Весьма забавно, сын мой, видеть вас в таком невыгодном положении.

Дон Родригес запротестовал:

— Любовь моя, как вы можете так говорить? Диего достойный кабальеро — самый достойный в Мадриде, могу поклясться. Его осанка, его манеры…

— Очень изысканны, сеньор. Я никогда не видела его другим и, боюсь, никогда не увижу.

— Совершенно не представляю, сеньора, что вы имеете в виду, — вставил Диего с полуулыбкой.

Сеньора поднялась с кресла.

— Разумеется, нет. Вам бы следовало жить на картине, Диего, — на картине с плавными линиями и грациозными позами. Сомневаюсь, чтобы шевалье оставался неподвижным даже на картине. — Она вышла, посмеиваясь про себя.

Отец и сын переглянулись.

— У вашей матери несколько… несколько странное чувство юмора, — промямлил дон Родригес.

— Сеньор, моей матери нравится, чтобы ее считали загадочной, — ядовито заметил дон Диего. — Она сказала, что Доминика будет на балу, но так ли это?

Он открыл маленькую бонбоньерку, которую носил с собой, и положил в рот конфету.

— Если она согласится, это будет впервые.

— Предоставьте это вашей матери. Она… Она необыкновенная женщина, Диего.

— Так же, как моя кузина — необыкновенная своевольная девчонка, — сказал дон Диего.

Он облизал пальцы и закрыл бонбоньерку.

— Она холодна как лед, — раздраженно продолжал он. — Гордячка, которую нужно укротить.

— Однако вспомните, что слишком мало времени прошло со смерти дона Мануэля, чтобы она думала о замужестве, — вступился за Доминику дон Родригес. — Наверно, вам бы лучше обращаться с ней помягче.

— А разве я не мягок? — Он усмехнулся. — А пока я ношусь с ней, она становится все холоднее, и все кабальеро в городе жаждут попытать счастья. Если так будет продолжаться, она уйдет с другим. Или ее дядя де Тобар включится в игру и попытается заполучить ее для своего великовозрастного дурака, этого Мигеля. Да-да, она намекнула, что, возможно, напишет ему. Мегера!

Дон Родригес слабо возразил:

— Не думаю, не думаю. Она пока что не собирается замуж, а ваша матушка не спускает с нее глаз. Возможно, вам не следует докучать ей.

— Я перестану с ней церемониться, если она будет все так же холодна, — пообещал дон Диего. Его глаза блеснули, и дон Родригес отвел взгляд.

— Предоставьте это вашей матери, — осторожно повторил он. — Рано отчаиваться.

Дурное расположение духа дона Диего вполне можно было понять. Его хорошенькая кузина, наследница огромного состояния, самим небом предназначенная ему в жены, вздумала им пренебрегать — конечно, это дело рук самого дьявола. Никогда раньше с ним не случалось ничего подобного. Сначала он не поверил, потом начал злиться.

Что касается Доминики, то у нее были все основания противиться желаниям своей родни, которая ни о чем не подозревала. Как могла даже подумать о Диего девушка, которая когда-то трепетала в объятиях Бовалле?

Со времени тех безумных дней на море многое произошло в ее жизни. Она была как всегда неустрашима, но при этом, осторожна. Ее отец вернулся домой, только чтобы умереть, оставив дочь на попечение своей сестры Беатрисы. Доминика обнаружила, что стала богатой наследницей с большими владениями на юге — весьма лакомый кусочек для женихов. Она попала под крылышко к своей тетке и не знала, что и подумать об этой даме.

Конечно, нельзя отрицать, что донья Беатриса добра, но было в ней что-то еще, помимо ленивого добродушия. Прожив совсем недолго под ее крышей, Доминика обнаружила, что дядя и даже кузен — марионетки, которых донья Беатриса дергает за ниточки. Она заподозрила, что ей тоже предназначена роль марионетки, и при этой мысли вздернула подбородок. Донья Доминика, за долгие годы привыкшая быть хозяйкой, не могла смириться с подчиненным положением, а также со строгими правилами, которых придерживались в Испании девушки из знатных семей. Она дала понять, что у нее есть собственная воля, и высоко подняла голову в ожидании гневного отпора. Однако его не последовало: еще никто не видел, чтобы донья Беатриса вышла из себя.