кто рулит на кухне?

– Ты его не знаешь, но повар он хороший.

– Куда подевался Уелш? Почему он не за главного на кухне? Он по-прежнему твой сокамерник? – Бейли втерся в очередь между ними.

– Нет. Его перевели в крыло Д.

– Ух ты! Ну да ладно. Оно и к лучшему. Поваром он был дерьмовым.

– Я бы на твоем месте не стал влезать без очереди, приятель. Сейчас у нас тут вообще напряг. Даже с этим, – сказал Сол.

– Ладно, понял.

Бейли покорно вернулся в хвост очереди.

Гейб повернулся к Солу.

– Что за напряг?

– О, Гейб, ты пропустил много интересного, пока отсиживал срок в карцере, хотя, наверное, оно и к лучшему.

– Что интересного случилось?

– Сокамерник Ашера всерьез заболел, блевал кровью и все такое. Тогда Ашер совсем с катушек слетел на хрен. Потребовал перевода в другую камеру. Потом подрался с Джонсоном.

– С Джонсоном?

– Да, с ним. – Сол бросил на Гэбриела пристальный взгляд. – А что?

– И кто победил?

– Ашер в лазарете, а Джонсону, по всей видимости, грозит дисциплинарное взыскание. Зависит от того, выдвинет заключенный обвинение или нет. Он провалялся на койке в лазарете дольше, чем ты пробыл в карцере.

– И что же будет дальше?

– Могла бы вмешаться полиция, вот только случаи нападения на охранников считаются внутренним делом тюрьмы. Сомневаюсь, что Ашер затеет новую заваруху. Они с Джонсоном не впервые сцепились.

– Между ними особые отношения?

– Какие, например? – с невинным видом спросил Сол.

– Не знаю. Просто я иногда замечаю некоторые вещи, – ответил Гэбриел, не особенно веря, что только он просекает такие дела.

– Дам совет. Для своей же пользы постарайся больше ничего не замечать.

Они подошли к началу очереди. Гэбриел бегло оглядел столовую. Появились люди, которых он не узнавал. Он понял, что перестал быть новичком. Больше не нуждался в советах, как себя вести, и не чувствовал себя настолько не в своей тарелке, чтобы хотелось орать. Он приспособился. И вспомнил первый день, когда почти не верил в возможность приноровиться к тюремной жизни. Еще в карцере Гэбриел принял решение попросить тюремного адвоката записать его в одну из образовательных программ, как только вынесут приговор. Чтобы чувствовать себя лучше, ему требовалось на чем-то сфокусироваться. Невозможно продолжать существование здесь без занятия, не имея точки приложения энергии и внимания. В лучшем случае он мог провести в тюрьме десять лет. Власти объявили о начале бескомпромиссной кампании против поджигателей, а факт, что по вине Гэбриела погиб человек, превращал его дело в показательное. В наглядный урок для всех. Но он сумеет получить диплом, добиться всего, что было доступно на свободе, будет работать ради этого. Нельзя больше попусту растрачивать жизнь. Гэбриел ненавидел мысль, что потребовалась смерть ни в чем не повинного человека, тюремное заключение и потеря свободы, чтобы он осознал, насколько бесценная вещь – время. Прежняя жизнь предоставляла ему массу возможностей, и как же бездарно он их профукал!

* * *

На следующий день Гэбриел так и не открыл глаза на протяжении всех тридцати минут перед обедом. Пока они оставались в камере вдвоем, Бейли говорил без умолку. Гэбриел понял, что хочет хорошие наушники, и чем скорее, тем лучше. Он не имел склонности к насилию, но сокамерник настолько действовал на нервы, что кулаки все чаще сжимались сами собой. Задумываясь, какой сосед вообще мог ему попасться, Гэбриел мысленно соглашался, что ему в общем-то повезло и это редкий удачный случай. Тревожило другое: если учесть, что после выхода из карцера прошло совсем мало времени, Бейли слишком быстро его утомил.

– Эй! Я спросил, есть ли у тебя братья? – звенел в ушах голос Бейли.

– Что? Я пытаюсь немного поспать.

– Извини. Просто не люблю тишины.

– Я заметил.

– Моя болтовня раздражает тебя? – спросил Бейли удрученно. – Прости, я знаю, что бываю занудой и действую людям на нервы. Мне часто говорят об этом. Но иначе я не могу расслабиться. Особенно в камере.

Гэбриел даже почувствовал вину, что трепотня Бейли выводила его из себя. Если взглянуть на все с иной точки зрения, сокамерник не так уж плох.

– Нет, все нормально. Я еще не полностью отошел от карцера, только и всего.

– Вот у меня трое братьев, – проинформировал Бейли. – И они постоянно талдычат, что я их раздражаю.

– Чем занимаются твои братья? – Гэбриел свесил ноги с койки и спрыгнул, оставив надежду вздремнуть.

– Один сидит в Ноттингеме, другой мотает срок в Дартмуре. А самый старший перебрался в Австралию лет десять назад и вообще не поддерживает контактов с семьей.

– Забавно. У меня нет ни братьев, ни сестер. Я – единственное разочарование своих родителей. Особенно сейчас.

Гэбриел постарался избавиться от возникшего в голове образа матери, стоявшей у раковины, где она проводила почти все время. Вечно спиной к происходящему даже на кухне, задом ко всему миру, похоронившая себя в хозяйственных хлопотах, чтобы не осознать ненароком факт, что ее семья полностью развалилась, что она по ошибке вышла замуж не за того мужчину, что ей, вероятно, не стоило заводить от него ребенка.

– Зато у меня нет родителей. Оба давным-давно умерли. Как только мне сравнялось восемнадцать, старший брат, прежде опекавший нас, подался в волшебную страну Оз. Я остался с двумя, один из которых тоже очень скоро попал за решетку. Сейчас сидит в тюряге по третьему разу.

Гэбриел вздохнул.

– Послушай, Бейли, а тебе никто прямо не говорил, что ты раздражаешь людей именно постоянной болтовней?

– Конечно, говорили не раз. Но я же объяснил причину. Просто не выношу тишины.

– А вот я как раз люблю тишину. Значит, нужно найти способ сделать так, чтобы мы оба остались довольны.

Гэбриел потер виски, стараясь заранее унять головную боль, грозившую вскоре стать острой.

– Еще раз прошу прощения. Я постараюсь умолкнуть.

– Нет, можешь говорить. Но что, если ты будешь молчать, когда я лежу с закрытыми глазами? Как думаешь, мы сможем для начала ввести такое правило?

– Я был в машине с отцом, когда он разбил ее вдребезги, – внезапно признался Бейли. – Долго лежал в реанимации. С тех самых пор ко мне навсегда привязалась нервная привычка болтать без умолку. Видать, что-то случилось с мозгами. Даже врачи не понимают, в чем дело.

– Понял. Все бы хорошо, но только я не привык жить с таким соседом.

– Я действительно очень сожалею.

– Да прекрати ты извиняться, Бейли. Говорю же, все путем. – Гэбриел снова почувствовал легкий укол совести.

– Молчание заставляет меня не просто нервничать, а порой сводит с ума.

– Это я уже понял. Может, нам попросить радио и