У Важи все внутри похолодело.

— Что ты говоришь, Тариел? — еле вымолвил он.

— Об этом знают лишь три человека.

Важа не отрываясь смотрел в бледное, в бисеринках пота лицо начальника управления.

— Всего лишь трое. Я, врач и сам Андро.

— Кто бы мог подумать...

— Да, глядя на Андро, никто бы об этом не догадался. Однажды он невзначай обмолвился: большому делу, мол, необходима страсть, вера и твердость. Медицине, оказывается, известны случаи, когда страсть, вера и душевная стойкость побеждали недуг, даже саму смерть. Он не раз говорил, что пока не будет осушен Чаладидский участок, смерти он не по зубам. И он был убежден в этом... — Тариел запнулся, замолчал. — Андро наверняка одолеет смерть. Человек с его убежденностью все побеждает, даже смерть.

Тариел Карда надолго замолчал. Было заметно, что ему хочется что-то сказать, но не хватает решимости.

Важа выжидательно смотрел на него.

— Однажды Андро сказал мне: если все же смерть одолеет меня, назначь на мое место Важу Джапаридзе...

— Андро?! Обо мне?! — едва выдавил из себя Важа.

— Да, Андро. Ты понял?

Важа покачал головой:

— Нет, я ничего не понимаю, Тариел.

— Такова была его воля. — Тариел достал платок из кармана брюк, чтобы вытереть лоб. Рука его дрожала, бессмысленно мяла платок и потом запихнула его в карман кителя. — Важа, со дня моего вступления в партию, в подполье, при каждом ответственном деле плечом к плечу со мной стояли коммунисты — мои друзья. Я всегда надеялся на них. Вот и теперь я не могу без надежды ни работать, ни жить, ни даже добиться чего-нибудь путного. Таков и Андро. Если смерть одолеет меня, сказал он, назначьте Важу на мое место. Он надеялся на тебя, думая так. Надеялся как на друга, коммуниста и инженера.

Но Важа не слышал ничего. Вдруг он резко поднял голову и спросил:

— Что ждет Андро?

— Этого никто не знает, — ответил Тариел Карда упавшим голосом.

В приемной толпился народ, пришедший на совещание. Секретарша постучала в дверь, чтобы напомнить начальнику, что все в сборе. Но Тариел Карда не обратил никакого внимания на этот стук. Зажег папиросу и глубоко затянулся. От дыма у него вдруг закружилась голова. Важа знал, что Тариел не курит, разве только на работе, нервничая, но никогда не затягивается.

— Не кури, Тариел, — сказал Важа.

— Андро говорил, что ты талантливый инженер, большое будущее ждет тебя впереди. Но я не могу не сказать и того, что Андро считал тебя тщеславным и эгоистичным.

Важа смутился. Он сидел, низко понурив голову. Оказывается, Андро Гангия заботился о нем, противнике своих поправок, невзирая на его, Важи, недостатки, считал своим преемником. «Неужели мною двигало тщеславие? Нет, нет. Однако Андро думал так. Наверное, так оно и есть. Он бы и сам сказал мне это, наверное бы сказал».

В дверь снова постучали.

Кроме участников совещания, в приемной толпились и те, кто, узнав о решении «Главводхоза», поспешили прийти в управление. Они стояли группками и громко спорили. Одни поддерживали решение, другие выражали недовольство.

На совещание явились все участники ночных событий, измученные бессонницей, тревогами и тяжелым трудом. Некоторые даже не успели переодеться.

Серова стояла у самых дверей начальника управления и нетерпеливо ждала, когда же наконец они откроются. Она знала, что там был Важа, и догадывалась почему. Едва раскрылась дверь, как Серова сразу же посмотрела на Важу, потом на Тариела, стараясь по их лицам понять, что они решили.

Галина Аркадьевна не представляла себе, как это Важа сможет уйти со стройки. Ведь это означало бы, что он и от нее уйдет.

Важа отвел глаза. Он сидел за столом на том же месте, что и вчера, и это показалось Серовой доброй приметой. Она быстро пошла к столу, чтобы сесть рядом с ним.

Важа подвинул ей стул. Серова успокоилась.

«Нет, нет. Важа не уйдет, не сможет он бросить дело Андрея Николаевича!» И эта мысль, подбодрив ее, рассеяла все сомнения.

Совещание закончилось далеко за полночь. Участники совещания группами расходились по улице Ленина: кто вверх по улице, кто вниз, а кто тут же сворачивал в соседние переулки. В ночной тишине отчетливо раздавались их возбужденные голоса.

С моря тянуло свежаком, и утомленные, надышавшиеся спертым кабинетным воздухом люди жадно вдыхали ночную прохладу.

Уча Шамугия стоял под платаном напротив выхода из управления. Он уже давно был здесь и не знал, куда деваться, к кому обратиться. Андро Гангия обещал определить его в ученики драгера. А к кому обратиться теперь? К Серовой или к Джапаридзе? Он стеснялся обоих. За вчерашний день и ночь они столько пережили, что вряд ли им было до него. Особенно неловко Уча чувствовал себя перед Важей. Притом Важа был обижен на главного инженера. Кто его знает, может, он и не захочет помочь Уче. Серова? Вот Серова, та наверняка поможет. Надо бы ее попросить, но только не сегодня. Сейчас лучше всего пойти переночевать на вокзал или в порт, а там — утро вечера мудренее. Занятый этими мыслями, Уча и не заметил, как из управления вышел Важа Джапаридзе. Важа сразу же увидел Учу и позвал его.

Уча торопливо пересек улицу и подошел к Важе.

— Ты кого тут дожидаешься, Уча?

— Вас я ждал. Вчера Андро Гангия обещал устроить меня на экскаватор.

— Вчера-то обещал, но вот сегодня... — осекся Важа.

— Скажите, что с ним случилось?

— Не знаю, никто не знает. Больше не спрашивай меня об этом, ладно?.. Я сегодня сгоряча заявление подал, хотел уйти. Порвал я это заявление на клочки. Все, что любил Андро, все, чем он жил, отныне для меня дорого втройне. Вчера Андро говорил о любви. А я ему: много, мол, ты о любви знаешь. Глупость сморозил, дичь. Андро Гангия пришел в этот мир для любви, для добра пришел, для дела во имя человека... У тебя есть где переночевать? — вдруг неожиданно спросил Важа.

— Есть, — соврал Уча.

— Иди отдохни. Скоро утро уже. А я Галину Аркадьевну подожду.

— Она вас любит,