* * *

И Карл принялся рассказывать.

Делал он это, по своему обыкновению, лаконично, сухо, без лишних, на его взгляд, деталей, так что навострившей уши Саддхе приходилось разочарованно вздыхать всякий раз, когда разговор уходил в историко-археологические дебри.

Справедливости ради надо заметить, что если бы Дэн-Ку задал Карлу тот самый вопрос, то Карл, честно и не задумываясь, ответил бы: пока нет, но собираюсь.

Но старец ни о чем таком не спрашивал, его гораздо больше интересовали научно-исторические и философские воззрения Карла, нежели подробности его сугубо личной жизни.

Единственным исключением была та часть рассказа Карла, которая относилась к Мексике. Дэн-Ку очень заинтересовался ацтеками («О, древние цивилизации Центральной Америки, здесь мои знания несколько поверхностны…») и принялся дотошно расспрашивать о деталях.

При этом он настаивал, чтобы Карл, ничего не утаивая, опирался на свои, личные, впечатления («Я хочу увидеть все твоими глазами, почувствовать, с твоей помощью, страну, в которой никогда не бывал…»).

И Карл добросовестно вспоминал: выжженную мексиканскую равнину, пыль, жару, ящериц, белесое небо, кактусы в человеческий рост до самого горизонта – и себя молодого в их жидкой зеленой тени. Ему исполнилось тогда девятнадцать, он был бледным и худосочным студентом-археологом, а в Мексику приехал на раскопки древнего ацтекского города Теночтитлан.

И там, неизвестно почему, на него обратила свое благосклонное внимание девушка из очень древнего и почтенного рода ацтеков, можно даже сказать, царского рода, – прямых потомков Монтесумы II.

– Я вижу, знакомство с принцессой ацтеков дорого стоило тебе, – заметил Дэн-Ку, указав на узкий, едва заметный шрам на шее Карла, – след старого, двадцатипятилетней давности, удара ножом.

Саддха, сидевшая рядом с отцом, порывисто вздохнула и подперла разрумянившуюся щеку изящной смуглой ручкой, унизанной браслетами.

– Так я очутился у ацтеков, – продолжал Карл. – Три месяца я прожил в их деревне, высоко в горах, и там…

* * *

Слушая о ежедневных десяти часах работы в каменоломне, об обязательном купании в ледяном водопаде или плавании в горном озере, вода в котором была ничуть не теплее, о дыхательных упражнениях, охоте или рыбалке в качестве вечернего отдыха, о философских и нравоучительных беседах с наставником – пожилым ацтеком, старец одобрительно кивал головой.

Слушая легенды и мифы ацтеков о сотворении и конце мира, Дэн-Ку особенно оживлялся и требовал от Карла их дословного воспроизведения.

Когда шел рассказ об индейских боевых и охотничьих искусствах, которые составляли львиную долю обучения молодого Карла, старец покачивал головой и снисходительно усмехался.

– А потом мне пришлось бросить археологию и поступить на государственную службу, – сказал профессор, – в полицию.

Старец бросил на него вопросительный взгляд.

– Чтобы кормить семью, – объяснил Карл. – И я работал в центральной префектуре Мехико четырнадцать лет, до самого возвращения в Европу…

Старец хмыкнул и одним лаконичным жестом показал, что про полицию ему слушать неинтересно.

– Им все-таки удалось сделать из тебя воина, – заявил Дэн-Ку, когда Карл прервался, чтобы выпить чаю, и неожиданно, так что тот едва не выронил чашку, ударил его по плечу, – крепкого и сильного воина. Но им не удалось привить тебе любовь к войне и сделать тебя кровожадным.

Профессор улыбнулся – да, не удалось.

– Тебя научили быть хладнокровным, – добавил старец, пристально вглядываясь в лицо Карла, – но не равнодушным; твердым, но не жестоким; тебя научили терпеть собственную боль, но чужая все еще может вывести тебя из равновесия. Ты умен, но сдержан и не чванлив; от природы ты щедро наделен умением нравиться людям и подчинять их своей воле, но почему-то не пользуешься этим даром в полную силу…

Карл пожал плечами – а зачем?

– И ты потерял близких тебе людей, – завершил старец, – давно, лет десять назад… но до сих пор винишь себя в их смерти…

Карл помрачнел. Вот это уж точно никого не касается…

– Может, вернемся к Мексике? – предложил он.

– Нет, – возразил Дэн-Ку, – я уже узнал от тебя все, что хотел. Так что мне незачем возвращаться к Мексике. И тебе не советую. Знаешь, как говорят? Пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов…

Саддха, все это время, как зеркало, ловившая меняющиеся выражения на лице Карла, взгрустнувшая и помрачневшая, как и он, в последнюю минуту ожила, всплеснула ладошками и радостно закивала головой.

Дэн-Ку плеснул в две пиалы теплого ячьего молока из принесенного Саддхой кувшина. Одну пиалу пододвинул Карлу: «Отдохни, а потом продолжим».

Последний час они снова говорили исключительно на историко-философские темы.

У Дэн-Ку оказался весьма оригинальный взгляд на исторические факты, которые Карл считал давным-давно известными. Например, старец утверждал, что знаменитые египетские пирамиды никак не могли быть построены пять тысяч лет назад.

– Это же полный бред, – говорил Дэн-Ку, – это противоречит всякой логике. Ну сам подумай – откуда в бронзовом веке взяться орудиям и технологиям, позволяющим поднимать многотонные глыбы и с точностью до миллиметра подгонять их другу к другу? Или, может, ты скажешь, что это сделали пришельцы из космоса?

Ничего такого Карл говорить не стал.

Он не был согласен с точкой зрения старца, но и спорить с ним не собирался.

Даже если Дэн-Ку просто испытывал подобным образом его выдержку и терпение, профессор намеревался это испытание выдержать.

Соскучившаяся от заумных разговоров Саддха принесла откуда-то куртку Карла и принялась пришивать оторванный рукав.

* * *

Потягивая молоко, профессор деликатно осматривался по сторонам.

В пещере находилось множество любопытных и не подходящих друг другу по времени изготовления, стилю и качеству предметов.

Серебряное зеркало, светильник, свитки на стенах, расписной шелковый занавес, видимо, делящий пещеру на две части и в настоящий момент задвинутый, были старинной работы и обладали несомненной художественной ценностью.

Чашка, из которой он пил чай, была тончайшего китайского фарфора пятисотлетней давности. А вот глиняная пиала с молоком явно покупалась в недорогом универсальном магазине.

Меховые шкуры, циновки на полу, его халат из шерсти яка были сработаны людьми, которые отдавали предпочтение не внешней привлекательности вещей, а их носкости, прочности и удобству.

Вдоль стен пещеры шли устланные мехами каменные скамьи, достаточно широкие для того, чтобы не только сидеть на них, но и спать.

На одной из скамей, у самого входа, куда падал прореженный бамбуковой занавеской дневной свет, и устроилась Саддха со своим шитьем.