Напрасны были мои мольбы и уверения, что я немедленно пришлю ему самую длинноногую сиделку с клистиром, напрасны были объяснения и просьбы о пощаде. Андрей злорадствовал.

– Вот и окошки помоете, и в шкафу разберете. А я-то думал, что можно с вами, Лариса, сделать, чтобы от вас была польза! Да, туалет тоже надо вычистить. Давайте! – Он вручил мне ведро со щетками, победно усмехаясь.

Ну что ж. Туалет так туалет. Окна так окна. С них и начнем. Я распахнула раму и выглянула наружу. Вот это да! За всеми этими перипетиями мы с Андреем начисто позабыли о наблюдении. Сереги уже не было, зато на лавочке возле качелей сидели обе Наташи, как рыбы, не мигая, уставившись на подъезд. «Что Бог ни делает, все к лучшему», – рассудила я и взялась за тряпку…

За окном темнело. Я проторчала у Андрея до самого вечера. Вымыв полы и отгладив все рубашки, я упала лицом на диван и застонала.

– Все? А книжный шкаф? – Андрей расхаживал возле меня как недобитый феодал.

– Вызывайте «Зарю». Барщина и оброк закончились. Мои силы тоже. Не видите, что ли, я даже шутить и каламбурить не могу от бессилия.

– Ну ладно. Молодец. Пора ужинать, все готово, – так вот зачем он громыхал на кухне кастрюлями. А я-то думала, что он отмачивает в масле свое драгоценное «достоинство».

* * *

– Вы уверены, что ваше призвание это бизнес, а не кулинария? – Я облизала пальцы и плотоядно оглянулась в поисках чего бы еще такого съесть.

– Правда понравилось? – Андрей ожидал моего вердикта с искренним нетерпением.

– Ого. Если осталось что-нибудь, то у меня найдется в животе местечко, и не одно.

– Как это вы умудряетесь держаться в форме при таком зверском аппетите? – Он с довольной улыбкой положил мне на тарелку кусище офигенного пирога собственного приготовления.

– Ааа. Чушь… – Мой рот был занят. – Кстати, из вас должен получиться исключительный спутник жизни. Может, вам стоит серьезнее рассмотреть мою кандидатуру? Коль вы в состоянии меня кормить так три раза в день, я обещаюсь пребывать с вами в болезни и здравии до конца дней своих. Как, кстати, со здравием-то? – Я указала пальцем в область полотенца.

– В стадии заживления. Хотите посмотреть? Может, после того как вы увидите этот обожженный ужас, вам уже не столь важно будет, сколько раз в день вы будете питаться. Ну что, показать? – Я многозначительно кашлянула и приподняла чашку с чаем. Андрей поперхнулся.

– Ладно, Андрей. Объявляю временное перемирие. Я устала, вы утомлены, давайте просто завершим наш ужин и не будем мучить друг друга взаимными придирками. А?

– Мудро. Договорились. Только так, кто срывается первым – моет посуду.

Поужинав, мы перешли в гостиную, где из динамиков летели блюзы. Поскрипывая раскрытой форточкой, шалил весенний ветер, а на низком столике у кресел стояли стаканчики для виски. Все это здорово напоминало глупый черно-белый фильм со счастливым концом.

Домой я уехала около двенадцати, сделав вид, что не заметила одуревшую от усталости Анечку в кафе напротив. Ехала и с блуждающей улыбочкой вспоминала, как мы с Андреем сидели в старых креслах друг против друга, слушая забытые мелодии сороковых, как потом очень долго обо всем и ни о чем разговаривали, как я зачем-то читала ему свои стихи – не те, которые выдавала экспромтом в офисе, а те, которые были спрятаны дома в секретере, в коробке из-под ассорти, и которых никто и никогда не слышал. Вспоминала о том, как мы от души смеялись над историей с яичницей, и как потом он, вдруг неожиданно посерьезнев, извинился передо мной, и как его глаза глядели в мои – ласково и задумчиво. Вспоминала о том, что, когда он взял мои руки в свои, прощаясь, мне вдруг стало больно и одиноко, и захотелось остаться и прижаться к его груди, и почувствовать его пальцы в своих волосах. Я ехала домой с абсолютно тупой блуждающей и горькой усмешкой, потому что я, эмансипированная и прагматичная, самоуверенная и наглая, я не могла, не имела права позволить себе расслабиться. Какого черта? Все равно ни к чему хорошему это не приведет. Нет. Не дам, не позволю я себе, хорошей, пережить еще одну боль. Не позволю я себе ненужных слез. Да и к чему это мне в моем возрасте и с моей зарплатой? Я, к счастью, уже научилась оберегать себя, как умею. И пусть всем вокруг понятно, что вся моя ирония, сарказм, экспромтики и каламбуры не что иное, как наивная самозащита. Плевать! Слышишь, Андрей! Если я не удержалась и влюбилась в тебя, то обязательно удержусь и не полюблю. Это точно. Но все же как хотелось любить, как хотелось… Что поделать? ВЕСНА.

В воскресенье был день звонков. Сначала объявился мой бывший, и бестолковый братец не догадался соврать, что меня нет дома. Около получаса я слушала, как он меня любит, как без меня не может (как будто со мной мог), какая я стерва, какой он хороший и какие новые бормашины привезли ему в клинику. Ближе к завершению беседы я бессильно опустилась на пол и почти выла в голос.

– Я заскочу за тобой к четырем. Поедем к моим на дачу, – безапелляционно объявил бывший, после того как проинформировал меня о методах ранней профилактики пародонтоза.

– Отстань от меня, а? – взмолилась я. – Ну отстань, что тебе стоит. Хочешь, я тебя с девушкой симпатичной познакомлю или даже с двумя.

– Ты сейчас необдуманно отказываешься от собственного счастья, но я не позволю тебе разрушить мою судьбу. На сегодня, так и быть, дам тебе время поразмышлять, но на следующей неделе снова позвоню. Так и знай.

На этой оптимистичной ноте наш разговор был закончен, и я с облегчением закурила.

Следующим пробился сосед Вован. Сначала он зачитал мне кусок своей поэмы под отчего-то знакомым названием «Преступление и наказание». С учетом Вовановой жизнедеятельности название звучало более чем актуально. Текст был тоже недурен, но количество ненормативной лексики превышало допустимое. Мы пообсуждали с ним последние литературные новинки (Вован обсуждал, я согласно мычала), подискутировали на тему театрального рейтинга (Вован дискутировал, я кивала) и, довольные друг другом, расстались. Только было я села за компьютер малость поработать над переводом (а вы думали, я только курить и виски хлебать умею?), снова задребезжал телефон.

– О моя валькирия! – Макфеллоу, навечно сдвинутый на почве скандинавского эпоса, все свои комплименты щедро сдабривал подобного рода обращениями.

– О мой конунг! – не осталась я в долгу.

Так, собственно, и протекала наша получасовая беседа, в финале которой я уже была готова совершить все немыслимые подвиги. Завершив разговор, я стала напевать небезызвестные вагнеровские мелодии, на что мой братец, сидевший на кухне и опустошающий холодильник, заявил:

– Лошарик, не скули, а то салат норовит вылезть обратно в виде кошмарного продукта метаболизма.

Пришлось внять требованиям народных масс. Я вернулась к переводу, и тут…