– С Джеймсом я могу разговаривать. Он мне как брат, – попыталась объяснить Джини, отстаивая свою независимость.

– Скажешь тоже, брат, – ворчал Джордан. – Ты, наверное, единственная женщина в Лос-Анджелесе, разглядевшая в нем братские чувства.

– Но он очень добрый. Поверь мне, Джордан. Что плохого, если я поговорю на пляже с нашим соседом?

– Ничего плохого, полагаю, если после разговора ты сразу идешь ко мне.

Она рассмеялась, и в голосе ее слышалась любовь:

– Глупый, к кому же еще мне идти?

Джордан настойчиво и требовательно поцеловал ее, крепко прижимая к себе, и Джеймс был немедленно забыт в приливе затопившей их страсти.

Газетчики продолжали осаждать Джини. Похоже, они решили спровоцировать ее еще на одно опрометчивое высказывание. И когда с ее стороны не последовало ни единого выпада, даже ее молчание они использовали против нее. Заголовки становились все ужаснее. Репортеры разглагольствовали о том, насколько они с Джорданом неподходящая пара. В прессе появилось много рассуждений о гибельных последствиях ее влияния на талант Джордана.

Одна из подобных статей, где была помещена фотография Джини, прогуливающейся с Джеймсом, особенно выводила Джордана из себя.

Джордан пропускал мимо ушей любые инсинуации, появлявшиеся в прессе, кроме тех, где использовали дружбу Джини с Джеймсом Стормом. Фелиция, настроенная далеко не так миролюбиво, шла гораздо дальше и прямо говорила, что Джини становится для него антирекламой. Несколько раз Джини слышала, как Джордан защищает ее от нападок своего коммерческого директора.

Несмотря на некоторые успехи Джини и смелость, с которой она училась стоять за себя, в ней росла уверенность, что никогда она не сможет войти в жизнь Джордана по-настоящему. Джордан отменил свое турне, которое планировал на следующую весну, что внесло в их отношения еще большую напряженность.

Фелиция страшно разозлилась и обвинила Джини, что это она заставила Джордана так поступить, и добавила: все, даже Луи и Вулф, ненавидят ее, потому что из-за нее он забросил музыку. Скоро и поклонники певца возмутятся тем, что она мешает Джордану.

– Я, конечно, знаю, Джордан пытается превратить эти нелепые отношения во что-то настоящее, – прошипела Фелиция как-то раз, застав Джини одну, – но я уверена, он понимает, что старается зря. Не имеет значения, признаешь ты это или нет, но ты губишь его!

Джини терпела ужасные откровения Фелиции потому, что считала: лучше знать ее мысли на этот счет.

Но если Джини причиняла вред карьере Джордана, если ей не удавалось стать необыкновенной женщиной, какой все хотели видеть жену знаменитого артиста, то Мелани поистине расцветала. Главное – теперь у нее были любящие родители и достаточно денег. Джордан проводил с дочерью все свободное время, он даже помогал ей, когда она работала над песнями, которые сочиняла уже больше года, и обещал записать их на пластинку. Джини уже начинала привыкать к тому, что дочь всерьез занимается рок-музыкой, и не видела ничего плохого в этой работе.

Люди, с которыми она встречалась на пляже, в основном были люди семейные. Их дети приняли Мелани в свою компанию, часто приглашали девочку к себе домой. Родители Джордана засыпали ее подарками и возили на экскурсии.

Мелани начала новую жизнь, несмотря на то что ее мать не знала, сколько это продлится. И хотя Джини была рада за дочь, ей все труднее было решать, оставаться ли с Джорданом или осенью уезжать обратно в Техас.

Однажды днем после обеда Джини прогуливалась по пляжу с Джеймсом.

Джеймс пошел медленнее, давая Джини возможность приноровиться к его широким шагам.

– Джини, вы уже решили, чем займетесь, если останетесь здесь?

Она нахмурилась.

– Я думала об этом. И сегодня утром уже отправила подписанный договор о работе в Клиа-Лейк.

– А Джордан знает? – в низком голосе Джеймса отчетливо прозвучало сочувствие.

– Пока нет. Но я считаю, что у нас с ним ничего хорошего не получится.

– Джордан, по-моему, совершенно счастлив.

– Он очень старается быть счастливым.

– Потому что любит вас.

– Может быть, он любит Мелани. Но разве я могу быть ему необходима, если все вокруг ненавидят меня? Они считают, что я мешаю ему, стою между ним и его музыкой. Я просто не подхожу ему, Джеймс.

– Черт побери, кто же тогда подходит? Найдите, чем вам заняться, и вы больше не будете беспокоиться об этом. А вы даже не пытаетесь найти себе что-нибудь интересное.

– Есть кое-что, чем я бы попробовала заняться. Это, возможно, покажется смешным, у меня нет опыта, нет таланта… – от волнения Джини даже остановилась.

– Вы себя недооцениваете. Что же это такое?

– Я думала о тех видеопособиях, которые использовала, когда была учительницей. Большинство из них ужасны и не могут обеспечить высокий уровень преподавания. Наверно, все это звучит глупо, но как научиться снимать фильмы, Джеймс? Учебные фильмы.

Неожиданно он расхохотался. Молоденькая актриса в бикини размером не больше трех почтовых марок отшатнулась от него. Но Джеймс ее даже не заметил. Он видел только Джини.

– Когда вы ко мне так запросто залезли на балкон, я знал, что с вами нужно быть поосторожнее. Вы здесь всего две недели, а уже хотите снимать фильмы. Джини, вам больше ни минуты не стоит беспокоиться о том, подойдете ли вы к здешней жизни. Вы такая же, как мы все, знаете вы об этом или нет.

– Я серьезно, Джеймс.

– Я и сам никогда в жизни не был более серьезен, дитя мое. Раздобудьте справочник Калифорнийского университета для поступающих. У меня есть учебные пособия, есть знакомые…

– Пожалуй, я возьму у вас пару книг почитать, но я еще не готова встречаться с вашими знакомыми.

В это время в лоджии показался Джордан. На пляже почти никого не было, и его черные глаза сразу же разглядели Джини и Джеймса. У Джордана перехватило дыхание, когда он увидел стройного худощавого режиссера, внимательно слушающего его жену.

Джордана волновала мысль, почему из всех окружающих Джини подружилась именно с Джеймсом Стормом, у которого голова занята чем угодно, но только не дружескими чувствами. Обвинить его вроде бы не в чем, но Джини с растрепанными ветром волосами, прелестной улыбкой и огромными нежными глазами была необыкновенно хороша. Чтобы перекрыть шум прибоя, она приблизила губы к уху Джеймса. Но больше всего Джордана расстроила ее серьезность. Он так крепко уцепился за перила балкона, что побелели пальцы загорелых рук. И наконец окликнул ее.

Джини подняла голову, и ее хорошенькое лицо осветилось любовью, которая сделала его прекрасным. Ревность Джордана тут же исчезла.

– Джини, ты, должно быть, забыла, Клэй и Фона придут к обеду.