пошел к Куму[503], а из Кумы пошел в Саву[504]. А из Савы пошел в Султанию[505]. А из Султании пошел. до Тавриза[506]. А из Тавриза пошел в орду к Хасан-беку[507], в орде пробыл 10 дней, так как пути никуда не было. А на турецкого [султана][508] послал Хасан-бек рати своей 40 тысяч, и взяли они Сивас[509]; да и Токат[510] взяли и пожгли, Ама сию[511] взяли и пограбили там много сел. И пошли воюя на Караман[512]. А я из орды пошел к Арзинджану[513], а из Арзинджана[514] пошел в Трапезунд.

И пришел в Трапезунд[515] на Покров святой богородицы и присно девы Марии и пробыл в Трапезунде 5 дней. И, придя на корабль, сговорился о плате[516] – дать со своей головы золотой до Кафы; а золотой я взял на пошлину[517], а отдать его в Кафе[518]. В Трапезунде же субышы[519] и паша[520] причинили мне много зла[521]: унесли весь мой хлам к себе в город[522], на гору, да и обыскали все; что мелочь была хорошая – всю выкрали, а искали грамот, так как пришел я из орды Хасан-бека.

Божией милостью доплыл я до третьего моря, до Черного[523], а по-персидски море Стамбульское[524]. Плыл же морем по ветру 5 дней и доплыл до Вонады[525], но тут нас встретил сильный ветер с севера и вернул нас к Трапезунду. И стояли мы в Платане[526] 15 дней из-за сильного и злого ветра. Из Платаны дважды выходили на море, но встречавший нас злой ветер не давал нам идти по морю[527]; боже истинный, боже покровитель! – потому что, кроме него, иного бога не знаем. И море, было, проплыл, да занесло нас к Балаклаве[528], а оттуда к Гурзуфу[529], и стояли здесь 5 дней.

Божиею милостью приплыл в Кафу, за 9 дней до Филиппова заговенья. Боже, творец! Прошел я милостию божией три моря. Остальное бог знает, бог покровитель ведает[530]. Во имя бога милосердного и милостивого[531]. Бог велик! Боже благий, господи благий, Иисус дух божий![532] Мир тебе! Бог велик; нет бога, кроме Аллаха, творца. Слава богу, хвала богу! Во имя бога, милосердного и милостивого! Он есть бог, которому другого подобного нет, ведающий все тайное и явное; он милосерден и милостив; он бог, которому нет другого подобного; он царь, свет, мир, спаситель, попечитель, славен, могущ, велик, творец, зиждитель, изобразитель. Он разрешитель грехов, он и каратель; дарующий, питающий, прекращающий всякие затруднения; знающий, принимающий наши души; распростерший небо и землю, все сохраняющий; всевышний, возвышающий, низвергающий, все слышащий, везде видящий. Он судья правый, благий[533].

РГБ. Ф. 304. Собрание Троице-Сергиевой лавры. III. № 24. Л. 369–392 об.

Эттеров список XVI века

Перевод и комментарии Н.И. Прокофьева

В том же году нашел написание тверского купца Афанасия, что был в Индии четыре года. А ходил, как говорят, с Василием Папиным[534]. Я же пытался узнать, когда Василий ездил с кречетами послом от великого князя, и сказали мне, что за год до казанского похода возвратился из Орды, когда князь Юрий[535] был под Казанью, когда его (Василия Папина) под Казанью застрелили. Записей же не нашел, в каком году пошел или в каком году вернулся из Индии и умер. Говорят, что, не дойдя Смоленска, умер. А писание то своею рукою написал, и его рукою написанные тетради привезли купцы к Мамыреву Василию, дьяку[536] великого князя.

Вот написал я грешное свое хождение за три моря: первое море Дербентское – море Хвалынское, второе море Индийское – море Индостанское, третье море Черное – море Стамбульское[537]. Пошел я от Спаса святого златоверхого и с его милостию, от государя своего великого князя Михаила Борисовича тверского, и от владыки Геннадия тверского[538] и от Бориса Захарьича. Пошел вниз Волгою и пришел в монастырь Калязин, ко святой Троице живоначальной и к святым мученикам Борису и Глебу. У игумена Макария с братнею[539] получил благословение. И с Калязина пошел на Углич, с Углича отпустили меня свободно. И оттуда приехал в Кострому к князю Александру[540] с другой грамотой великого князя. И отпустили меня беспрепятственно. И на Плес[541] приехал свободно и в Нижний Новгород, к наместнику Михаилу Киселеву[542] и к пошлиннику Ивану Сараеву, и они меня отпустили беспрепятственно. А Василий Папин уже проехал мимо города две недели тому назад, а я ждал в Нижнем Новгороде две недели татарского ширваншахова посла Хасан-бека[543]. Он ехал с кречетами от великого князя Ивана, а кречетов у него было девяносто. И поехал я с ним на низ Волгою. Проехали беспрепятственно Казань, Орду, Услан, Сарай[544].

Въехали мы в Бузань-реку. Тут повстречались нам три поганых татарина и сообщили лживые вести: «Хан Касим в Бузани[545] стережет купцов и с ним три тысячи татар». Посол ширваншахов Хасанбек дал им по однорядке[546] и по куску полотна, чтобы провели нас мимо Астрахани[547]. А они, поганые татары, по однорядке взяли, а весть подали астраханскому царю. Я тогда покинул свое судно и перелез с товарищами своими на судно послово. Поехали мимо Астрахани, а месяц светит, и царь нас видел. Татары кричали нам: «Качма, не бегите!» А мы не слыхали ничего. А плыли на парусах. За наши грехи царь послал в погоню всю свою орду. И настигли нас на Бугуне, и начали в нас стрелять, у нас застрелили человека, а мы у них двух татар. Судно наше малое остановилось на езу[548], они его захватили и тотчас разграбили; а моя вся мелкая рухлядь была на этом малом судне.

В большом же судне мы дошли до моря и встали в устье Волги на мели. Татары тут нас настигли и судно назад велели тянуть вверх до еза. Здесь они судно наше пограбили, взяли четырех русских заложниками, а нас отпустили голыми головами за море. Вверх же нас не пропустили, чтобы мы не подали вести. И пошли мы, заплакав, к Дербенту на двух суднах: в одном судне посол Хасан-бек с иранцами[549] и нас, русских, десять человек, а в другом судне