Что осознал Меттерних, и чего еще не понимал Бонапарт – историческая смена, которая происходила в немецкоговорящем мире, которая изменила общий стратегический рельеф Европы. Бонапарт, в своем желании придать территориальной экспансии благородный флер реформаторства, разрушил старую Священную Римскую империю, чтобы на ее месте возникла (как он мыслил), империя Каролингов под патронатом Франции. В результате получилась классическая демонстрация «закона непредусмотренных последствий» Карла Поппера. Бонапарт полагал, что уничтожение Священной Римской империи можно приравнять по значимости к смещению Венецианской олигархии или изгнанию мальтийских рыцарей. Он просто выбрасывал средневековые пережитки в мусорную корзину истории. Фактически Священная Римская империя выполняла определенную задачу. Она служила орудием против культурного единства Германии и затрудняла создание ее политического и военного единства. Пруссия была главной силой Германии, но Австрия, не менее влиятельная в силу своего права наследования германского трона, была настоящим покровителем мелких немецких государств. Таким образом сохранялась их многочисленность и равновесие сил. Немецкие мыслители хотели сохранить такое положение вещей. Они утверждали, что равновесие сил между Пруссией и Австрией и существование других немецких культурных центров оказывало огромное благотворное воздействие на европейскую музыку, живопись, образование, философию, теологию и литературу. Не сила, а культура Германии стала подарком Европе. С другой стороны, если бы Германия была объединена, она представляла бы гораздо большую угрозу, чем ее соседи, и, разумеется, попыталась бы подчинить себе остальную часть Европы. Именно так и произошло в конце девятнадцатого – начале двадцатого века, когда эти доводы были отметены.

Роль детонатора в этом процессе и сыграл Бонапарт. После битвы при Аустерлице и Иене и полной капитуляции прусской армии он относился к немцам с презрением. Он поставил французские гарнизоны и марионеточных правителей, занимал их королевские дворцы, когда хотел. По его приказу немецкие короли, курфюрсты и правящие герцоги вытягивались перед ним в струнку, как простые лакеи. Их армии стали источником пополнения его армии для осуществления дальнейших планов. Немецкие университеты преподносили французскую культуру с ее сильным налетом классицизма и древнеримской позолоты как единственно приемлемую форму художественного выражения. Его ставленники обложили французской цензурой книги и другие университетские печатные издания.

Реакция политических и военных кругов была замедленной, но в момент русской катастрофы она достигла своего пика, так как ей сопутствовала необычайно глубокая и сильная культурная реакция. Невероятный расцвет немецкой философии и литературы в восемнадцатом столетии стал определяющим событием в европейской истории. Кольридж был одним из первых, кто осознал его значение и оповестил об этом Англию. Он полагал, что внедрение чуждой французской культуры снизит немецкий творческий потенциал, приведет к катастрофическим последствиям. Именно по этой причине он сильно ненавидел Бонапарта, видел в нем врага творческого духа человека. Мадам де Сталь также изучила новый феномен немецкой культуры и прониклась его богатством и глубиной. Она написала о нем великолепную книгу, которую Бонапарт не разрешил издавать во Франции. Тем не менее она была напечатана и быстро разошлась, познакомив Париж с новым явлением немецкой культуры.

Юный Бонапарт виделся фигурой романтической. Но это оказалось поверхностным суждением о стройном молодом человеке, который совершал удивительные поступки. В зрелости Бонапарт, грузный и властный, со своим чрезмерно превозносимым культом разума и категорической приверженностью к идеям древнего Рима (le goût roman) и имперскому стилю, которые он насаждал везде, куда дотягивались штыки его солдат, все больше рассматривался просвещенными людьми как устаревший пережиток запыленного классицизма, чьи дни сочтены. Они полагали, что его тирания была непримиримым врагом зарождающегося романтизма. Именно поэтому юный вундеркинд Виктор Гюго ненавидел его. Новый дух, захвативший молодежь, пришел с севера, поэтому неудивительно, что сначала он укоренился в Англии и Германии. Он впитал в себя как средневековье, так и готику, как христианство, так и язычество, в отличие от фольклора и сказаний, церковной литературы, наполненных рационализмом. Он существовал не в Кодексе Наполеона, а в законах англов и саксов, не на солнечном юге, а в темных непроходимых лесах, с их волками и медведями.

Немецкая интеллигенция, вдохнувшая этот дух, писатели и художники были первыми, кто восстал против Бонапарта. Необходимо отметить, что в 1805–1815 годах немецкие художники из колонии в Риме, по численности уступающей только французской, стали яростными франкофобами. Художники Германии взяли на вооружение антинаполеоновскую иконографию. На протяжении десятилетия сам Бонапарт вложил миллионы в создание собственной иконографии. Например, он пытался уничтожить следы кровавого побоища при Яффе, устроив конкурс среди французских художников на свой лучший героический портрет. В итоге выиграл А. Гро с холстом «Наполеон в госпитале чумных в Яффе». На ней был изображен бесстрашный молодой генерал, который утешал как своих больных солдат, так и пораженных чумой мирных жителей, пренебрегая риском заразиться самому. Картина имела грандиозный успех и оставалась одной из самых популярных за все время существования режима.

В то время немцы двигались в совершенно противоположном, антиклассическом, готическом направлении, создавая антибонапартистские изображения, влияя на массовое сознание. Одним из ярких представителей художников готического стиля был Каспар Давид Фридрих, который ненавидел Бонапарта. Его символические кресты, появляющиеся из снега или тумана, представляли собой идеограммы немецкого мистицизма и пробуждения христиан от французского рационализма. Немецкие художники романтизма не только входили в добровольные отряды лесных егерей, но и изображали их на своих полотнах. Такие отряды действовали как организованные партизанские формирования, совершавшие нападения на французскую армию. Одеты они были в зеленые мундиры. Один из таких партизан, погибший в бою полковник Фридрих ван Бринкен запечатлен на самой известной картине Каспара Давида Фридриха «Странник над морем тумана». Облаченный в зеленый мундир воин возвышается над удушающими миазмами наполеоновской тирании.

Здесь мы подходим к важному историографическому моменту. Среди биографов Бонапарта принято приписывать его неудачи возрасту, недостатку концентрации внимания, ухудшению здоровья, избыточному весу, усталости и прогрессирующему снижению умственных способностей. В этом есть доля истины. Кроме того, французская армия медленно, но необратимо приходила в упадок, а многие опытные младшие офицеры и унтер-офицеры, которые могли бы обучить новобранцев, погибли в России. Более 200 тысяч превосходных лошадей было оставлено там же, и заменить их было нечем. Начиная с этого момента, Бонапарт непрерывно жаловался, что в его распоряжении не было достаточного количества кавалерии или она была уже не так хороша.

Это были материальные причины падения Бонапарта. Но была также и метафизическая причина, которая затрагивала интеллектуальные, культурные и духовные аспекты. Когда-то он стал «человеком, чье время пришло». Во второй половине 1790-х Бонапарт превратился в олицетворение протеста против легитимистов, их несостоятельности, привилегий, их мракобесия, неверного использования ресурсов и прежде всего талантов и гениальности молодежи. Именно благодаря этому он процветал и побеждал. Однако к 1813 году он вышел в тираж. Его время прошло. Его соотечественник, представитель нового романтизма, критик Шатобриан выпустил книгу «Гений христианства», которая оказала огромное влияние на французское и европейское общественное мнение, подхватив дух нового времени. Началось религиозное возрождение, которое Бонапарт как совершенно далекий от церкви человек, если его вообще можно назвать верующим, не хотел ни понять, ни принять. Все, что появлялось в 1813 году, что соответствовало духу нового времени, от исторических бестселлеров и поэзии Вальтер Скотта, которыми зачитывались по всему континенту, поздних симфоний Бетховена, все еще негодующих из-за измены Бонапарта собственным идеалам, до гравюр Гойи, которыми наслаждались все, кто пострадал от войск Бонапарта, было против французского императора. Он не понимал, что все уже изменилось. Наполеон продолжал выдавать нескончаемый поток бессвязных сбивчивых речей о своих планах по улучшению человечества. Но он уже стал анахронизмом, и происходившие события свидетельствовали о том, что его пора было отправить на тлеющую свалку истории к дожу Венеции, великому магистру Мальтийского ордена и императору Священной Римской империи.